Мой сводный с Цварга - Селина Катрин
Наша раса уникальна. И дело тут не только в повышенной регенерации, гибком хвосте с острым шипом и способности с помощью рогов-резонаторов улавливать эмоции любых живых существ вокруг на уровне бета-колебаний. Это ещё и потребность считывать эти самые бета-колебания извне. Потребность настолько сильная, что среднестатистический цварг может несколько недель обходиться без пищи, но не без эманаций. В возрасте от шести до четырнадцати лет у мальчиков-цваргов начинают проклёвываться рога-резонаторы, и где-то с подросткового возраста мы учимся улавливать бета-колебания из воздуха. Обычно нам подходят любые, но иногда случается нечто необъяснимое даже для науки[1].
Очень редко организм цварга перестраивается так, что начинает зависеть от бета-колебаний одной-единственной женщины. Нет, он всё ещё может считывать эмоции любого живого существа из воздуха, но они больше не закрывают его потребности. Вся его сущность начинает «питаться» исключительно вибрациями определённой женщины. Эта связь называется привязкой или входом в ближний круг. Мужчина, который привязался, физически не может существовать, не взаимодействуя со своей парой, её регулярные бета-колебания становятся его физиологической необходимостью. Говорят, это похоже на то, как тело требует кислород для дыхания.
Настолько важное и сакральное понятие было даже узаконено. Например, разводы на Цварге — крайне редкая вещь, но в случае привязки брак нерасторжим, ведь развод будет означать смерть для цварга.
Отец метнул в меня взгляд, полный упрёка.
— Привяжешься? Яр, не ерунди. Привязка у цварга — вещь такая же редкая, как падающая звезда на небе. Большинство живут без неё.
— Но у тебя же к маме сформировалась? Почему ты не хочешь меня понять, пап?!
Арно Рошфор внезапно поджал губы и отвернулся, побарабанил пальцами по столу. Ментальный фон тоже резко изменился. Я не мог понять, что именно чувствует отец, это было похоже на какое-то… то ли замешательство, то ли смущение. Даже не знаю, как назвать верно.
— Я очень люблю твою маму, но так было не всегда, — наконец выдал Арно тихо. — У меня не было привязки долгие десятилетия, и в моё время это считалось нормой. Я рад, что Лана со временем вошла в мой ближний круг, но… Яр, это же ведь необязательно для счастливого брака, понимаешь? Схожее воспитание, взаимное уважение, доверие, любовь женщины… Поверь, этого более чем достаточно. Тем более речь о чистокровной цваргине. Подумай, пожалуйста, ещё раз, прежде чем отказываться от выгодной перспективы иметь семью.
Я молчал, чувствуя, как внутри разгорается ярость. Слова отца, его упрёки, это снисходительное «подумай ещё раз» — всё это било как молот по свае.
— Отец, а если у меня уже сформировалась привязка? — выдавил я, ощущая, как каждое слово даётся с трудом.
— К кому, например? — насмешливо фыркнул Арно.
Он замер, развернулся ко мне, и его взгляд стал холодным, настороженным. В воздухе повисло звенящее напряжение. Горло сжалось, но я всё-таки собрался с духом:
— Ну… к Айлин. Мы много времени проводим вместе.
В ту же секунду его лицо исказилось, словно я только что плюнул ему в душу. Взгляд потемнел, а в ментальном фоне опалило настоящим пламенем гнева.
— Ты… Ты что только что сказал?! — прошипел он, его голос задрожал от едва сдерживаемых эмоций. — Даже не шути так, Яранель!
— Я не шучу.
— Нет, определённо, у тебя не закончился пубертатный период! — выкрикнул он, с силой ударив по столу. Звук разлетелся по комнате раскатом грома. — Ты хоть понимаешь, что несёшь? Это отвратительно, это… это извращение!
Я стиснул зубы, но промолчал, а он продолжал, не давая вставить ни слова:
— Мало того что это звучит дико, ты хоть на секунду задумался о том, что она пережила? Вспомни, чего она натерпелась на родине, как долго приходила в себя! Да она два года шарахалась от мужчин и выпускала шипы при виде газонных ножниц, ассоциируя их с пыточными инструментами с Террасоры. Ты должен был быть для неё опорой, защитником, а не… — Он оборвал фразу, махнул рукой, словно отталкивая саму мысль. — Если у тебя есть хотя бы капля совести, то ты больше никогда об этом даже не заикнешься. Всё! Разговор окончен! Спокойной ночи, Яр, — сказал он резко, отворачиваясь от меня. — У тебя трое суток, чтобы принять правильное решение. И да, с этого момента я запрещаю тебе приближаться к Айлин! А если ослушаешься, клянусь, лично напишу на тебя заявление в Системную Полицию.
— Спокойной ночи, — процедил и вышел прочь.
Мог ли отец подать на меня, собственного сына, заявление в Системную Полицию? Да. Ещё как. Отец вообще из тех цваргов, за кем не заржавеет.
С точки зрения Аппарата Управления Цваргом, мы с Айлин — брат и сестра, и на этом точка. Нас воспитывали в одной семье, и мы обязаны испытывать друг к другу только родственные чувства. Это закон общества, как и многие другие: например, запрет на воздействие без острой необходимости или выжигание мозга другим существам. Собственно, именно благодаря соблюдению этих правил с нами сотрудничают планеты ФОМ[2]. А благодаря цваргиням, их осознанности и выполнению долга выйти замуж к пятидесяти за чистокровного или полукровного[3] цварга, наша раса вообще существует. Мораль и сознательность — основа, на которой держится весь Цварг.
Касательно террасорок на планете законодательство пока было не до конца сформированным. С одной стороны, Айлин была совершеннолетней и сама могла принимать решения, с кем видеться и что делать, с другой стороны, все прожившие значительный промежуток времени на Террасоре девушки во многих вопросах приравнивались к детям, вне зависимости от того, сколько лет им исполнилось, и тут Арно Рошфор являлся её законным опекуном.
Я резко остановился посреди коридора, пытаясь отдышаться, и закинул голову к потолку. Грудь сдавило от гнева, смешанного с какой-то горькой, почти удушающей болью. Отец меня не понимал. Он принял моё признание за дурную шутку. Извращение. Всё так, как говорил я сам себе. Боль расползалась за грудиной, жгла, как кислота, потому что я не смог сказать отцу правду. Я не мог признаться, что вся эта история с браком так невыносима именно из-за Айлин.
Айлин.
В груди закололо ещё острее. Эта девчонка с Террасоры, которую я носил на руках, защищал, учил… которую я должен был воспринимать исключительно как сестру. Но каждый раз, когда смотрел на неё, я чувствовал что-то другое. Что-то неправильное, странное, слишком глубокое и терпкое, чтобы игнорировать.
Я провёл рукой по лицу, пытаясь выбросить эти
