Не открывайте глаза, профессор! - Лея Болейн
Из лекционной аудитории Мортенгейн вышел последним. У меня, проходящей мимо него в толпе других студенток, затряслись колени, хотя он не обратил на меня ровным счётом никакого внимания. Не знаю, чего хотелось больше — побежать прочь или же вовсе наоборот.
Остаться.
Глава 7
Следующая лекция с Мортенгейном прошла примерно почти так же, как и первая… За исключением того, что нам с профессором однозначно стало хуже. Я смотрела в его осунувшееся лицо, как в зеркало — разве что на моём отсутствовала повязка, подчёркивавшая мертвенную бледность кожи. Чёрные волосы рассыпались по плечам, на щеке подрагивала жилка. Сама я выглядела явно не лучше после бессонной ночи. Не то что бы спать не хотелось — не моглось видеть нескончаемую вереницу снов с участием проклятого волчары.
Что ж я влезла-то, дура несчастная, гарпию от него отгонять?! Чем дальше, тем больше укреплялась в мысли, что за дело она его… Знать бы ещё, за какое!
После самой первой лекции, во время которой, обнюхав и частично облапав студенток, свой интерес к нам Мортенгейн по большей части удовлетворил, он проявил себя строгим и взыскательным преподавателем. Материал давал чётко и по делу, с адептами не шутил, не разговаривал «о личном» и требовал идеальной дисциплины. Да, зрения он временно был лишён, а вот слуха, к сожалению, нет.
Аглана продолжала заменять меня в случае необходимости и я, слушая её бойкие правильные ответы, порой к своему стыду завидовала ей. Мысленно дала себе слово учиться лучше…
…но приступить к усиленному навёрстыванию упущенного можно было явно не раньше, чем после того, как пройдёт этот ужасный лунный цикл. В какой-то момент мне стало даже жаль Мортенгейна, но я с усилием отогнала эту мысль. Продержусь месяц, а потом…
На обед я сегодня не пошла — мысль о еде вызвала тошноту. Так что на пороге столовой я потопталась, попятилась и пошла по коридору Белого корпуса Храма Науки.
Всего корпусов было девять. Красный, Чёрный и Серый — жилые, Белый — для различных административных кабинетов, а также столовой и зала общих собраний, остальные пять — Лиловый, Бирюзовый, Пурпурный, Изумрудный и Терракотовый — учебные. В Пурпурном располагались местная гордость — обширный анатомический театр и морг, в остальных — аудитории и лаборатории. При входе каждого корпуса красовался герб Храма: чаша, полная ягод беладонны, с торчащей из ягодной мякоти рукояткой скальпеля. Тонкую ножку чаши обвивали ростки паслёна.
Странная картинка, мы целители — а на гербе ядовитые растения. Я задумалась об этом не без усилия, заставила себя задуматься. Бросила беглый взгляд на герб — и остолбенела. Поверх привычного, набившего оскомину изображения был прикреплён бумажный лист с надписью, сделанной крупным, но неразборчивым скачущим почерком с сильным нажимом и наклоном влево:
«НАДО ПОГОВОРИТЬ»
Только эти два слова — ни подписи, ни обращения. Ох, и попадёт же адепту, позволившему себе такое, если хулигана найдут, разумеется.
…если, конечно, хулиган — адепт, а не преподаватель, профессор и дуплиш в одном лице.
Я отшатнулась от провокационной надписи и медленно двинулась в сторону частично закрытого на ремонт Изумрудного корпуса. Тот стоял поодаль, там занимались только старшие курсы, внутри я не была ни разу… Но внутрь проходить и не требовалось. Табличка у входа радовала всё той же надписью, всё тем же кривым почерком:
«НАДО ПОГОВОРИТЬ»
Дверь распахнулась, наружу выглянула дородная дама средних лет. Проследила за взглядом моих выпученных глаз и нахмурилась.
— Это что ещё такое?!
Я замотала головой и, уже отходя прочь, услышала звук рвущейся бумаги — женщина явно отдирала послание с двери, сдавленно возмущаясь.
Что же это, действительно, такое?!
Небольшая пробежка по всем корпусам подтвердила мои подозрения — соответствующие надписи были везде. Прошло всего восемь дней, а Мортенгейн уже предлагал переговоры…
На мгновение я испытала торжество. Как истинному дуплишу, ему должно быть хуже, чем мне, и это не мо не радовать. Впрочем, о чём нам с ним говорить?
Я вернулась-таки в опустевшую столовую, наскребла остатки еды, уселась в уголок и задумалась. Взгляд сам собой зацепился за окно, не привычный цветной витраж с орнаментом, как в аудиториях, а простое прозрачное стекло, и я подавилась куском антрекота: белой краской с внешней стороны было выведено пресловутое «надо поговорить».
Идиот.
Придурок!
Я сплюнула недожёванное мясо в салфетку и решительно встала. Абсурдным образом захотелось вернуться в комнату и убедиться, что под моей подушкой или в шкафу не прячется записка от Мортенгейна, что он по-прежнему не знает, кто я.
И не узнает никогда, я же не дура!
Возвращаться в комнату я не стала, вместо этого отправилась обратно в свой Лиловый учебный корпус. Аналогичные послания обнаружились в библиотеке, на каждом этаже из трёх, в нескольких аудиториях — мелом на грифельных досках, а также в женском туалете — на зеркале у входа. Последнее открытие заставило меня стукнуться затылком об стену.
Это уже слишком!
Очень хотелось приписать «не о чем нам говорить!», но я сдержалась — всё равно не увидит. Я выскочила из туалета и отправилась прямиком в Терракотовый комплекс, где в одном из лабораторных хранилищ — я это точно знала по прошлогодней практике — имелись запасы медицинского гипса. Нацепив на лицо самое скучающее и отчасти мученическое выражение, я назвалась дежурному Майдой Дьюкс с четвёртого курса и принялась клянчить ключ от пятого отсека, где хранились всякие безобидные вещи вроде мешка с медицинским гипсом, сославшись на старшего преподавателя Вайтэра, «будь он неладен, изверг».
Мне поверили на слово, вот так вот просто. Заполучив мешочек с гипсом, я закрылась в отсеке туалета в Пурпурном корпусе и на найденной у ремонтирующегося Изумрудного деревянной дощечке принялась лепить ответное выпуклое послание, чувствуя себя буквально личным шпионом Его Величества на секретном спецзадании.
…знать бы ещё, что отвечать!
Очень хотелось послать профессора куда-нибудь подальше, пожелав ему дюжину гарпий в постель, и чтобы они оторвали ему всё лишнее, дабы обезопасить невинных студенток в следующую ночь болотника, но гипса было не так уж много, да и лепить из него маленькие буквы оказалось довольно сложно, липкая белая субстанция расползалась в пальцах, но дурацкая кропотливая работа отвлекала от знобящего жара. К вечеру он становился невыносимым.
Наконец короткий, но решительный ответ был готов, оставалось только незаметно его передать. К счастью, хоть полное расписание Мортенгейна было мне незнакомо, я знала, как минимум, когда он третирует курс Истая.
Вот как раз сейчас.
Так что я обмотала дощечку найденной там
