Огонь в янтаре - Катерина Крутова
— Неправда, я за мечом нырнул, — насупился младший вэринг.
— Да хоть за калачом с баранками, без ярла б ты с водяным уже пировал да русалок радовал, — рудный хохотнул, беззлобно хлопая Мошку по спине. Затем огляделся и, довольный увиденным, гордо расправил плечи, выпячивая грудь — все бабы на кухне, включая хозяйку, слушали его с раскрытым ртом.
— Так вот, не видать ни зги, ладьи наши разметало, от дружины невесть сколько осталось, про сохранность добычи уж и думать забыли, как вдруг грохот такой, точно скалы вдоль Фьордов рушатся — то нас на камни подводные бросило и днище пробило. Чую — тонем! Я быстрей к ярлу, стало быть, его спасать, да товарищей выручать…
— Заливай больше! — встрял обиженный Мошка. — Видел я, как ты со страху в борт, как в мамкин подол вцепился!
Рыжий и бровью не повел:
— Говорю ж, соленой воды нахлебался, вот и мерещилось парнишке всякое. Так вот мы с ярлом кого смогли за пояса схватили и тут-то лодка наша ко дну и пошла, и мы бы следом, да только взорвалось черное небо янтарным заревом, словно солнце выглянуло, моргнуть не успели, как уже летим.
— Летите? — молодая стряпуха ахнула, а чернавка отложила котел.
— Чтоб мне с места не сойти! Не как птицы или листья на ветру, а взмываем вверх зажатые в лапах огромного ящура. Каждый коготь размером с кубок, а крылья в размахе — туч не разглядеть! Она нас на берег одного за другим перенесла.
— Она? — Рёна прищурилась. — Ты впотьмах шторма и причинное место разглядеть смог?
Рыжий хмыкнул:
— Не до того было, хоть и любопытно, чем ящерки от баб отличаются. Когда последнего живого из волн достала, стихия унялась и проясняться стало. Солнце вышло из-за туч и в лучах его на просвет во чреве драконьем проступил ящур мелкий, нерожденный. Так и узнал.
— Вон оно что…. — хозяйка «Драконьего брюшка» задумчиво погладила брошь на фартуке. — Значит за этой добычей Крез наемников снарядил и вас отправил.
Вэринги помрачнели и переглянулись между собой.
— Снарядил, — нехотя подтвердил старший. — Да только наш ярл отказался приказ выполнять, рассудив, что негоже охоту вести на ту, кто жизни спас.
* * *
Все еще раздумывая над услышанным, Рёна вышла в зал, где набивали животы и котомки, спешащие отправиться на рассвете в дорогу постояльцы. Тут же был и рунопевец. Перебирая струны кантеле, скальд скрывался от мира за завесой длинных светлых волос.
«Причесать бы его, патлатого, за нескладную девку б сошел», — подумала Рёна, вспоминая вчерашнюю сцену между Дировым выродком и людьми Возгара. Тур появился как нельзя кстати, как и всегда. Вот только в этот раз недоброе нависло не над обычным людом, а над самим ярлом да и всей Вельрикой. Слыханное ли дело, чтобы сам воевода против Крезовых наказов выступал? Даром, что Крез Великий ни величием провозглашенным, ни мудростью своего отца не отличался. Распоясались при нем поганцы всех мастей, только вэринги Тура еще сдерживали их подальше от дворов и крупных стад. Что же будет, если единственная сила вне закона окажется?
Погруженная в думы Рёна кратко кивнула поклонившемуся Зимичу, а застенчиво улыбнувшегося здоровяка Бергена не удостоила даже взглядом. Зато на Возгара поглядывала иначе, оценивая. Средь случайных иль частых гостей «Драконьего брюшка» лучник единственный оставался для нее темной лошадкой. Жилистый, спорый, с хитрющим пронзительным взглядом черных, что угли, глаз, наемник всегда держался особняком, хоть был приветлив и проблем не доставлял. Поговаривали, что способен он и муху стрелой в полете сбить, а добычу выследить и с того света достать. Рёна не могла припомнить, чтобы хоть один полученный заказ остался Возгаром не выполненным. Хотя, совсем за беспредел он не брался и в самое пекло не лез, но нанять на дело потомка богатыря Светозара — Возгара, сына Гордара, считалось большой удачей. Статью он заметно уступал Бергену, а уж Туру и подавно. Но лучник был молод, примерно одних с Рёной лет, а солнце жизни ярла катилось к закату. Да и жили наемники на грани порядка и беззакония, привыкшие брать от жизни то, что другие своим-то боялись назвать. Вэринги же с малолетства запирали помыслы в правила, что тела в броню. Оттого неспокойно было на душе у Рёны — по разные стороны златого крезика встали лучник Возгар и ярл Тур. Упадет чеканная монета драконом вниз — и сойдутся в схватке богатыри, а кто победит, то лишь слепая Доля ведает. И хоть сердце девичье воеводе победу пророчило, разум веры его не разделял.
Задумавшись, хозяйка постоялого двора не сразу признала мелодию песни. Обернулась к Скёль лишь когда голос скальда окреп, и наполненные силой слова разогнали гул постояльцев, мощью придавив шум, что колосья под порывом ветра.
— Сквозь смрад боев и пепел лихолетья, несли они величие и стать…. — рунопевец пел, закрыв глаза и воздев лицо к закопченному потолку. Эту сагу Рёна не любила — история про геройства поколений Крезов казалась женщине вязкой и сладкой, точно обильно политая патокой медовая коврига.
«Повеселее надо что-то, а то и молоко в погребе скиснет, что рожи гостей», — подумала хозяйка Драконьего брюшка и принялась насвистывать:
— Ива-ивушка моя, сокол улетел в поля, только горлица не ждет, в гости коршуна зовет…
Скальд не унимался. Пение становилось все громче, надрывнее, струны под беглыми пальцами звенели натужно, жалобно, на грани разрыва:
— В его когтях весь мир и жажда мести, сквозь крыльев мрак не разглядеть огня, — в экстазе губы Скёль тряслись, а глаза закатились, отсвечивая белками из-под опущенных век.
«Ну вот, до гибели Горыча добрались», — Рёна аккуратно тронула рунопевца за плечо. Скальд дернулся, взметнулись светлые космы, глаза распахнулись, пугая мертвенной белизной.
— Те, кто хранил покой и мир, горели, под крики навий, злой восторг толпы. Драконы пали, Крезы воцарили и нету горше Вельрики судьбы….
Сердце Рёны рухнуло в пятки. На людный зал харчевни спустилась тишина, а звонкий голос Скёль звенел, отзываясь тревогой в душе хозяйки,
