Реверанс со скальпелем в руке (СИ) - Тамара Шатохина
- Маша, я услышал тут… собираетесь покинуть нас?
- Да, - довольно заулыбалась я, - беру пример с вас, Георгий Зурабович – тоже хочу оперировать.
И он тоже улыбнулся… вообще легко улыбался и красиво – щурился так… И кивнул, будто и соглашаясь, но сказал совсем другое:
- А давайте не спешить? Вы хороший специалист, Маша, у вас достойная профессия - хирургические медсестры элита сестринского персонала. Подумайте еще. А хотите? – оживился он вдруг, - возьму вас в свою бригаду и там определитесь окончательно. А я буду подробно все объяснять по ходу операции. Это уже будут такие… практические уроки или те же лекции, - соблазнял он меня.
И естественно я загорелась, да и время пока не поджимало - до поступления оставалось полгода. Думала – поработаю, посмотрю, поучусь… да так и не ушла никуда. И Шония не уехал – так и работал в нашем отделении, приняв потом заведование. Но развивался, защищался… считался лучшим хирургом области. А я в его бригаде - сказочное везение. И да – эти непринятые нигде, необычные по сути своей уроки были.
Он подробно комментировал все этапы операции, не ленясь повторить даже в сотый раз… это был целый курс лекций по абдоминальной хирургии, а еще раньше - травматологии, подкрепленный наглядной демонстрацией. То, что Шония спокойно, планомерно и терпеливо, а иногда и с юмором вдалбливал в наши головы невозможно было не запомнить. А потом уже стало казаться, что молча работать он просто не может – привык, втянулся? И увлекался… часто позволяя себе лишнего.
Но это мелочи, да и случалось только в операционной, так что скоро привыкла и я и все остальные тоже - там я была Манечкой, солнышком, умничкой, радостью, прелестью…
Вначале это воспринималось, как и преподносилось – со смешками и юмором, а потом уже почти и не замечалось. Так… одна из особенностей поведения в операционной именно этого хирурга, а хорошим врачам прощается многое. Ну, буровит… с юмором мужик и хорошо относится к своим. С ассистентами и особенно анестезиологом, он тоже общался вежливо и даже тепло – Антон был инвалидом с детства. Шония высоко ценил его, как специалиста, а то, что не называл парня солнышком и лапушкой и эти прозвища доставались мне - женщине, будто бы и логично.
В составе операционной бригады четыре-шесть человек, иногда и больше – зависит от объема операции. Из женщин у нас была еще только Вера - невысокая, светленькая, тихая… С сестрой-анестезистом во время вмешательства оперирующий почти не контактирует, у нее свое начальство – врач-анестезиолог. Но если случалось, то и тут звучало – «Вера, дорогая…» Мне казалось – нет особой разницы…
Операция, это всегда тяжелый и напряженный физический и эмоциональный труд. А еще пары анестетиков, контакт с антибиотиками, рентгеновское излучение… Поэтому и хирургов, и остальной персонал опер. блоков берегут – легкие и сложные операции чередуются, операционное время одного хирурга не превышает 10 часов в неделю, условия труда стараются привести к оптимальным параметрам – освещение, температуру, влажность, воздухообмен...
Я работала не только с Шонией, рокировки случались – отпуска, болезни… и знала и видела, что в похожих ситуациях разные люди могут вести себя по-разному. А хирурги тоже люди, хотя и воспринимаются иногда богами – они так же устают, психуют, орут и даже матерятся, швыряют инструменты… бывает всякое. Пациенты крайне редко умирают «под ножом» - если суждено, это чаще всего случается в первые сутки после. И с каждым днем риски уменьшаются. Но бывало всякое. Иногда операция – это настоящий бой или целое сражение за человеческую жизнь, в которое бросаются все возможности, способности, силы и нервы. Были победы, но случались и поражения. И тогда – кто как…
Шония нежничал.
Нарастал уровень напряжения, и я становилась все прелестнее и милее. Потом этому даже улыбаться перестали – привыкли. Помогает ему - и ладно. Если он хирург от Бога с высочайшим методическим уровнем! Такому оперирующему нелепо предъявлять по мелочи и очень трудно соответствовать. В сложных случаях обычно ассистируют два и даже три врача. У нас одним из них обязательно был Стас Иванов. Это давало шефу возможность разогнуться и на какие-то минуты прикрыть глаза, выдохнуть, пока надежный ассистент страхует операционное поле от возможных осложнений. А операции, бывало, длились часами… и дело не в личной заторможенности - медленный темп может оказаться вынужденно необходимым.
Это все к тому… идет сложная операция: нервное напряжение зашкаливает у всех, мышцы у хирургов ломит и даже сводит из-за вынужденно долгой статической позы… а не дай Бог – экстремальная ситуация?!
А Шония нежничает…
И на здоровье! – думала я, всё равно потом опять становлюсь просто Машей. Ничего не менялось, разве что на «ты» перешел, когда я пришла в бригаду. А с годами мы стали общаться и не только в операционной, и не только профессионально - делились семейными новостями, впечатлениями от отпусков и еще кучей всякого… даже знали любимую еду друг друга.
Через год после свадьбы у него родился сын, а следом еще один. Мы поздравляли всем отделением – с цветами и конвертиком, как полагается. А он разрезал пластиковые ленточки на тортах, грамотно открывал для нас шампанское – с тихим хлопком, и улыбался... счастливый! Все за него радовались, и я тоже – безо всякой зависти, от чистого сердца.
С последнего «обмывания ножек» почему-то запомнился один эпизод - Серов, тогда наш завотделением, заметил:
- Автандил, Датуна – какие… звучные имена.
- Это да, - поморщился Шония, - главное – редкие.
- И в Грузии тоже? – удивилась старшая.
- Да если и в Грузии… вот вы бы в России дали назвать своего внука Мефодием или Агафоном? Хотя тоже достойные имена, дедовские.
- Назвали не вы, – понятливо кивнула она.
- Нуца рожала там – у родных, они и назвали, - с досадой мотнул он головой.
- И вас не спросили? А вы что?
- А что - я? Привыкну, Григорьевна. Но Дато еще ладно…
Серов мысленно прикинул и согласился: - Верно, пацаны сокращают, а как тут… если Автандил? Ну да это всё мелочи, мелкие невзгоды только закаляют.
- Детям жить здесь… и лучше бы эти невзгоды исключить сразу, - вздохнул Шония: - Я зову его Даней. Ну что – еще по глоточку и кусочку? Не оставляйте ничего, девчата, а то мыши заведутся… - улыбался опять.
- «Мышам» еще ночь стоять – все
