Дочь княжеская. Книга 4 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна
И тьма съёжилась, лопнула, забрызгала грязными кляксами светлую стену.
— Жива? — спросила мама, вставая рядом.
Хрийз медленно кивнула, не веря ещё, что всё закончилось, и, по-видимому, закончилось навсегда.
— Мама! — губы запрыгали, слёзы выкатились сами, кинулась прижаться, поймать мамины руки, вновь ощутить дорогое, такое родное, тепло — и ничего не вышло.
Не могут живые обнимать призраков. Никак.
Олег лежал у двери, неподвижно, откинув руку, и Хрийз поразилась, насколько тонкой и изящной была его кисть, и даже впившиеся в пол кривые когти не портили благородную красоту. «Кто же он по происхождению?» — ошалело подумала Хрийз. — «Неужели королевский сын?» Почему именно королевский, сама не знала. Но в голове засело именно такое сравнение почему-то…
— Олег, — позвала она, внезапно испугавшись: слишком долго, слишком неподвижно лежит, а он ведь неумерший, он не может, не должен просто так лежать! — Олег!
Мир поплыл, размываясь сухим жаром безвременья. Хрийз хорошо знала эту сумеречную зыбь — грань мира, за которой — неумолимые волны хаоса изначального.
— Олег!
Тёмная, размытая фигура подняла ладонь в отталкивающем жесте:
— Ни шагу больше.
Хрийз не посмела ослушаться, остановилась.
— Олег!
— Я поднял свою Тень, — печально ответил он, как будто это всё объясняло.
Силуэт его колебался, то собираясь в цельное тело, то вновь размываясь в полутёмный аморфный сгусток.
— Вернись! — упрямо потребовала Хрийз.
— Нет.
Короткое нет упало невидимой бронёй. Нет, и — всё. Дороги назад нет, даже если была только что, пусть — ненайденная, невидимая, всего лишь вероятная. Она была, а теперь её от короткого этого отрицания не стало вовсе.
— Олег!
— Это я вытолкнул тебя в Третий мир, — сказал неумерший, и Хрийз не увидела, но именно почувствовала его улыбку, грустную и вместе с тем ласковую, как прощальный поцелуй заходящего солнца.
— Ты…
— Я. Это я провёл тебя между мирами сквозь дыру в скале Парус. Потому что он к тебе уже принюхался. Он бы тебя сожрал, никто не спас бы. А так появился шанс…
Шанс. Отсюда, из настоящего, прошедший в тоске и лишениях первый год в Сосновой Бухте казался раем, из которого слишком рано, слишком несправедливо изгнали. Хрийз была бы рада сейчас вернуться в Службу Уборки к простой, лёгкой и понятной работе, только как, кто бы подсказал!
— Олег, вернись, — попросила Хрийз и не удержалась, всхлипнула: — Пожалуйста!
— Не могу, — он развёл руками.
— Как же ты!
— Я — Проводник стихии Смерти, — сказал он строго. — Провожать уходящие души — моя работа. Просто сейчас я увожу себя сам — вслед за собственной Тенью.
— Вернись!
— Удачи в бою, княжеское дитя. Она тебе понадобится.
Вкус пряной жажды на губах. Серый сумрак, прожигающий насквозь. И тающие на зыбких волнах чужие следы. Олег…
Туман рассеялся. Снова — кабинет страшного доктора, чёрные жирные пятна на светлой стене — всё, что осталось от Рахсима, Каринка на кушетке, сидит, обхватив колени, рядом щерится в оскале Яшка, и что-то с ним не так, но что — не понять… Мама — за спиной, рядом, чувствуется исходящая от неё грозная сила. Олег… на полу… под дверью…
— Он поднял свою Тень, — сказал над нею чей-то усталый голос.
— Что?
Как в кабинете оказался этот немолодой усталый мужчина в строгом сером костюме при галстуке, Хрийз не поняла. Зато узнала лицо! Это лицо много раз смотрело на неё из телевизора в той, прежней, счастливой детской жизни. Только там этот мужчина бы, пожалуй, моложе. Лысина была меньше. И тени под глазами незаметнее…
— В-вы…
— Моя дочь, Темнейший, — почтительно произнесла мама, и Хрийз услышала в её голосе неподдельное уважение.
Уважение младшего к старшему. Ученика к учителю. Подчинённого — к руководителю, доказавшему свой авторитет не словами, но делом.
— Симпатичная, серьёзная молодая девушка, — сказал он. — Приятно познакомиться. Хотя, учитывая обстоятельства, предпочёл бы осуществить знакомство в другом, более приятном месте… н-да.
Хрийз кивнула, не зная, куда деваться от внимательного-внимательного взгляда светлых глаз. Как на рентгене перед ним. Насквозь высветило, до костей и до внутренностей тех самых костей. Несмотря на то, что призрак и кости, если они ещё есть, тоже призрачные. Язык дёрнуло практически против воли:
— Я не девушка, я призрак!
— Вижу, — серьёзно кивнул он. — Но… ээ… можно исправить, если цела душа.
— А она цела? — осторожно спросила Хрийз. — Моя душа?
Маг помолчал, разглядывая собеседницу. Хрийз не сомневалась, что видит он не только призрачную оболочку, но и что-то ещё, недоступное другим, недоступное даже ей самой.
— Вы помните, что со своей душой сделали?
— Н-нет… — вопрос застал врасплох, Хрийз растерялась.
Во-первых, что получается, раз нет чёткого ответа «да» либо «нет», то с душой какой-то непорядок? Во-вторых, что такого с ней, с этой душой, можно было сотворить? И тут же пронзила навылет догадка: Алая Цитадель!
Опора поганого Рахсима, его жизненный якорь, его творение. Но она ведь… была… уничтожена?
Хрийз не заметила, как задала вопрос вслух.
— Не могу сказать, — качнул головой маг, — меня там… эээ… не было. Но вот эта картина Репина, — кивок на заляпанную остатками Рахсима стену, — не передаёт точного образа. К сожалению.
— Так он жив? Он сбежал?!
— Возможно…
— Куда?!
Мужчина коротко пожал плечами:
— Туда, где был у него ещё какой-нибудь якорь. Неумершие моего мира не доложили о проводах души такого масштаба.
Моего мира. Даже так. Самонадеянность или реальность? Призрачная голова вспухла совершенно не призрачной болью: Хрийз слишком много не знала, чтобы понять, как ей вести себя с этим могущественным человеком.
Бывает, мнишь себя чем-то значимым. Способной стихийницей, например. Дочерью правителя большого княжества. Смело прёшь напролом вслед за любимой левой пяткой, которая велит поступать вопреки логике, здравому смыслу, безопасности и чему ещё там, чего не знаешь, но рвёшься нарушать с лёгкостью прущего под гору паровоза. А потом внезапно налетаешь на истинную силу. Чужую силу. Которая не собирается потакать тебе ни в чём. И ни в чём опять же не даст поблажек. Потому что ты для этой силы — всего лишь призрак, хоть и знатного происхождения. Да, дочь Стража Грани, какая жалость, но — Стражей много, а мир, который взялся хранить, — один.
