Пациентка по межзвездной переписке - Мария Павловна Лунёва
Глава 35
Следуя за мамой, я пристально смотрела на её ровную спину и всё отчётливее понимала, что она зла. И это взволновало не на шутку. Перебирая в уме все события, что способны были вызвать столь сильное недовольство, никак не находила нужное.
Может, прознала, что я ночевала в каюте Нума? Нет, откуда. Или где-то услышала, что мне на палец кольцо надели, и теперь начнет выяснять, так ли это.
Сглотнув, я трусливо обернулась. Я никогда не попадалась под горячую мамину руку. Порой она ругалась на Ками за легкомысленное поведение, отчитывала за очередного брошенного или непонятого жениха. Особенно гневаясь, если этот несчастный — сын её подруги или знакомой.
Петунии тоже порой прилетало за её «зелёную» активность. Она девчонкой, было дело, одиночные пикеты у завода устраивала, её коллеги до сих пор по этому поводу подкалывают.
Да, даже Астре порой доставалось за излишнюю самоуверенность и забывчивость. Вот не позвонит сестричка с Марса недельку — и всё. Выслушивай, родная, хлебай ложкой.
Но я… я никогда не была в родительской немилости, вот поэтому и чувствовала сейчас, что не в каюту к маме еду, а на расстрел.
А когда впереди показалась нужная дверь, мне совсем жутко стало. Волновалась так, что руки задрожали. Наверное, потому, что действительно чувствовала за собой вину. Нужно было признаться маме, что Нум надел мне на пальчик кольцо. Вышло ведь некрасиво, всем обо всем известно, кроме родителей.
Представляю, как ей обидно, а мне стыдно. И оправданий нет никаких.
Дверь открылась, и мне довольно жестким жестом было приказано заехать внутрь.
Оказавшись в каюте, обратила внимание на гору свёртков. Часть их была распакована.
Тяжело обернувшись, я развернула коляску и собрала всю свою смелость в кулак. Виновата, вот и буду оправдываться за то, что маме и папе последними доложили - у них не один зять, а два.
— Мам… — начала было я.
— Знаешь, дочь, я всегда боялась, что у меня Камелия пойдёт этой мерзкой дорожкой, но чтобы ты… Ты хоть понимаешь, как всё это выглядит со стороны? Опозорила себя перед всеми мужчинами. Мне даже представить страшно, что они начнут думать о тебе, зажимать как потаскушку.
Её трясло. Я только сейчас заметила, как дрожат её пальцы.
— Я тебя не понимаю, — прошептала, ощущая, как раскаленным железом душу обжигает жуткое предчувствие.
— Не понимаешь? — вскрикнула она и понеслась к кровати. — Это что?
Она ткнула мне в лицо несколько свёртков с вещами.
— Одежда, — выдавила из себя. — Маэр покупал.
— Что?! — она отбросила мои обновки в сторону, свёртки закатились под кровать. — Ещё и этот. Лиля! Ты опозорила себя, сестер, меня, отца... Что будет с папой, когда он узнает, что его дочь - потаскуха?
— Я… — от ужаса подступили слёзы. Язык одеревенел. — Я не…
— Молчи! Я не представляю, как мы теперь здесь жить будем. Ты… Ты спишь с этим. А он потратился на эти шмотки. Как ты до такого докатилась? Так нужен был мужик?
— Мама… — слёзы всё же потекли по щекам.
От потрясения я даже дышать нормально не могла, не понимала, в чем моя вина и за что меня так оскорбляет мама, которая за всю жизнь слова плохого не сказала.
— Как ты посмела… — она кричала на меня, тряся очередным вскрытым свёртком. Её лицо искажал гнев.
— Мама, — в каюту ворвалась Ками, — ор на весь коридор. В чем дело?
— В чем дело? — она кинулась на неё. — В этом… — Мама указала на заваленную кровать. — Может, и ты с кем-то снюхалась? Я вас отправляла, полагая, что вы приедете с двумя или тремя обновами. А это за чей счёт? Хватит и того, что Лили прикупили вот это для утех. Всех моих дочерей здесь пользовать в этом будут как давалок?
Она развернула вещь и продемонстрировала сестре шикарный прозрачный пеньюар с нежными кружевами и оборками. А спустя мгновение эта красота полетела на пол к ее ногам и была пинком отправлена в угол. Наверное, это и оказалось спусковым крючком. Не выдержав, я расплакалась.
— Мам, ты совсем? — Ками слова тоже не подбирала. — Что вещи делают у тебя и какое право ты имела в них копаться?
— Это привезено моим дочерям. Я должна была проверить, что там, и не зря…
— А не смущает, что мы давно выросли! — рявкнула Ками. — И хватит заглядывать нам в трусы! Что ты в них забыла? А вещи Лили… Так знаешь, родная, если бы не задвигала младшую дочь в присутствии остальных и не рассказывала, что место ее дома на коврике, так может, у нее хватило бы духу сообщить, что она уже жена! И муж имеет право покупать ей все что угодно. Но вместо этого она кольцо пластырем заклеивает. Прячет от всех нас! Я тебя очень люблю, мама, но порой от твоей опеки становится душно и тошно. И я не Лиля или Пети - молчать не стану. Не заткнусь! Посмотри уже на нас. Где ты детей среди нас видишь! Где?!
Я разрыдалась, чувствуя, как нарастает боль в пояснице. Меня трясло, я вдох сделать не могла. Обида раздирала душу.
— Лиля? — мама обернулась. У нее в этот момент были такие испуганные глаза. — Доченька, это правда?
— Что я потаскуха? — зло выдавила из себя. — Да, мамочка. За тряпку и под Нума легла, а за пеньюарчик - под Маэра. А Лукеру за помидоры дала, прямо на травке ноги раскинула. Знаешь, какие вкусные были? Объедение! Я же такая, да! А что? — меня несло. Я сама толком не понимала, что говорю. Хотелось, наконец, выплеснуть все это. — А чего дома в запертой комнате сидеть? По мужикам пойду. Под всех лягу! Видишь, как калеки ценятся, все хотят отыметь…
— Лиля, — она пошатнулась.
— Ты не имела права забирать вещи себе, мама! — кричала я сквозь слезы. — Никто не давал тебе права лезть в них. Пинать первую красивую вещь, что у меня появилась! Это мой пеньюар, и он для моего мужа. А ты… Ты его пнула, как половую тряпку. Ты… Никто не давал тебе права унижать меня перед всеми за столом. Ты меня уродом выставила! Немощным овощем без права на будущее.
