Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева
– Где это? – вздохнула Котя, не представляя, куда им дальше направиться.
Они даже не располагали картой. Впрочем, Вен Аур как-то прибыл в их края, значит, вспомнил бы и обратный путь в чужие земли.
– Далеко за горами Илоко, – объяснил он. – Это часть вашей земли, но ее отгородили горы, и вокруг Простора не успели выстроить Охранные Камни. Как же все боятся нас. – Он зло скривился, но продолжал: – На юго-западе Пустыни Теней я знаю один переход между горами, так я к вам и попал.
– Но как мы там будем жить? – сокрушалась Котя, зябко кутаясь в шкуру и вспоминая тот убогий скарб, который им дозволили забрать. К тому же не хотелось обделять хоть чем-то матушку.
Впрочем, с наступлением позднего утра пришло некоторое спокойствие: все девушки уходят от матерей к мужьям. Главное, что родная теперь ни в чем не нуждалась. А вот Котя едва ли могла этим похвастаться.
– Как-нибудь, придумаем. Там не пустыня, не бойся, вроде как живут там кочующие племена. К тому же настоящие монстры заплывают только в Океан Маи-Вахо далеко на востоке. Добраться бы до Забытых Островов, там бы нас никто не тронул, – призадумался Вен Аур. – Но для этого нужен корабль.
– Ты предлагаешь отправиться на Отвергнутый Архипелаг? – испугалась Котя, живо вспоминая страшные рассказы одного из разбойников. Он переплыл соленый океан на утлой лодчонке, питаясь сырой рыбой, лишь бы сбежать из проклятого места.
– Нет! Забытые Острова на другом конце света от него! И возле Архипелага разрыв Барьера ведет в страну огромных монстров, я сам опасался ходить в ту часть Хаоса. Это там обитает Змей, – понизив голос, ответил Вен Аур, но воодушевленно объявил: – Возле Забытых Островов нет разрыва, он чуть дальше в море, так что на Островах спокойно. Но люди там уже не живут. Это пустая земля. Если что, я сумею договориться с любым созданием Хаоса, все-таки я часть своего мира.
– Но теперь ты часть и моего мира, – заметила Котя.
– Да, – кивнул Вен Аур.
Так у них появилась цель. Раньше о дальних странах только врали сказки да легенды приносили. В их рассказах все, что находилось за пределами Ветвичей, называлось другим миром и тридевятым царством. До семнадцатой весны мир за пределами деревни казался чужим, как Хаос. Но проходили дни пути, все дальше за спиной оставался стольный град, все ближе маячила граница Ветвичей, но ровные ели пока не напоминали диковинные растения, не встречалось существ с телом человека и головой зверя. Вполне обычные белки перескакивали по ветвям, пели птицы.
Только животные больше не тянулись к Вен Ауру, избегая и его, и костра. Котя подумала, что зря он все-таки настолько вжился в образ человека. Лучше бы их изгнали раньше, тогда бы он сумел измениться по своему желанию. Хотя тогда бы Котя так и считала, что матушка погибла.
«Судьба – это не только обретение любимого. Судьба – это звенья цепи, скованные духами, – убеждала себя странница. – Цепь событий, очередность которых нерушима. Если что-то случилось в назначенный час, значит, в этом спрятан какой-то замысел».
С этими мыслями она встала и пошла с мужем дальше, в полную неизвестность, избегая человеческого жилья. Вновь потянулись дни и ночи, наполненные тяжелым преодолением голода, холода и самих себя. Но теперь хотя бы не терзали сомнения: они любили друг друга, не отрицая этого и не таясь. В этом и состояло главное отличие их второго зимнего пути к призрачной цели. Да еще его протяженность…
Миновала весна, настало лето, ноги перестали гудеть и огрубели настолько, что не отличались от подошв обуви, поэтому странники и несли ее за плечами, чтобы сберечь на зиму. Говорили они мало, но постепенно привыкали к такой жизни, кочевой и дикой.
– Это там горы? – спрашивала Котя, глядя на горизонт.
– Да, они самые. Гряда Илоко, – кивал Вен Аур.
Они двигались вдоль хребта, плывущего в дымке и возникающего по правую руку только в очень ясные дни. Где-то на Пустыне Теней находился указанный Вен Ауром перевал. Котя вспоминала рассказы отца о нехорошем месте. Там находился один из разломов, говорили, что это то место, где «царапнул» огромным когтем великий Змей. Это наводило страх, но раз уж Вен Аур знал, куда вести, жена ему доверяла.
– Если повезет, к зиме пройдем Рибикост и Оглод, – говорил ободряюще Вен Аур.
Котя кивала ему. Впрочем, продвигались они все равно по необитаемым лесам. Они больше не верили людям и не желали испытывать судьбу. Изредка им встречались странники, которые не понимали языка Ветвичей. Котя же не понимала их щелкающее наречие. В языке Рибикоста еще находились схожие слова, да и люди ездили на санях и подводах, носили почти привычные кафтаны, рубахи да лапти, а женщины вместо сарафанов одевались в поневы с фартуками. Отличались только вышивки-обереги. Деревни у них тоже напоминали селения Ветвичей.
Изредка на несколько ночей странников пускали незнакомые люди, с ними кое-как объяснялись жестами. И за все время никто даже не заподозрил в скитальцах созданий Хаоса. Боялись, что они тати и лиходеи – но не более. Раньше Котя металась между ненавистью и уважением ко всему людскому племени: обидит кто – ненависть ко всем, приголубит – понимание и радость. Но теперь научилась судить каждого только по его делам. Люди разные, как и создания Хаоса. Все равны в своей непохожести.
– До зимы точно доберемся. А на Отрезанном Просторе вроде и зимы-то нет, – все твердил Вен Аур.
Но все же в холодные ночи они по-прежнему зябко прижимались друг к другу на медвежьей шкуре. От усталости они засыпали быстро и не видели снов, мысли тоже текли вяло и неуверенно. Раздумья затрагивали только самые насущные вопросы, потому что рассуждения о грядущем отдавали неопределенностью и, что таиться, ужасом. Котя опасалась, что их первенец появится где-нибудь в лесной глуши. Впрочем, зарождения новой жизни тоже не происходило. Все еще шептал далекий Хаос, все еще вел к чему-то. И принятая сердцем необходимость придавала сил.
Да и места пошли более теплые, чем в Ветвичах. Вроде бы уже стояла середина осени, а на деревьях еще не опали листья. Почти исчезли ели, зато тянулись ввысь непривычно длинные тополя. Многочисленные насекомые тоже выглядели странно. Но лучше бы Котя о них не вспоминала, потому что однажды утром она пробудилась от слишком знакомого стрекота крыльев, вернее, искаженной песни.
