Тайна Ирминсуля - Юлия Эфф
– Ма-рой Ре-не, – ошеломлённо прошептала Жанетта, – госпожа, вы похожи на птиц Владычицы. Такая же, то есть, такой же беленький и нежный.
– На энджелов? – юноша обернулся к отражению. – Да будет так. Пусть напоминание Владычицы пребудет со мной как тот свет, которым она наградила меня. Я должна оправдать её доверие.
Новоявленный Рене Марой зевнул. Сил на то, чтобы утешать Жанетту, испытывающую целую гамму чувств, ни капли не осталось. И в последний раз присмотрелся к отражению. Белые ресницы, брови и волосы потемнели, убирая столь пугающий эффект альбиноса и окрашиваясь в более естественный вид.
– Так лучше, Жанни? – устало обратился к девушке, высушивающей край ковра протянутыми над ним ладошками. Та кивнула, розовая от усилий. – Ты тоже устала. Прости, я тебя ещё и бессонной ночью загрузила. Брось эту лужу, шархал с ней. Я уже столько воды выпила, что ночной заплыв мне обеспечен. Потерплю до утра – не помру.
Субретка помотала головой, продолжая сидеть на корточках и стесняясь поднять взгляд. Юноша подошёл к ней и силой поднял за руку:
– Эй, Жанни! Это же я! Хочешь, верну, как было? – светло-серые глаза заглянули в карие.
Жанетта энергично замотала головой:
– Простите, госпожа… Я привыкну! Но… я в кресле посижу.
Юноша рассердился:
– Ещё чего! Ты тоже имеешь право отдыхать. Давай, без лишних разговоров туши свет и ничего не знаю. Чем быстрей усну, тем тебе легче будет. Я тебе помогу немного.
Новоявленный Рене Марой залез в кровать, отодвинулся на один край, откинул одеяло с противоположного и похлопал рядом рукой. На несколько минут пришлось сбросить личину, чтобы Жанетта успокоилась, сняла верхнее платье и забралась под одеяло. Госпожа протянула руку, касаясь руки субретки, и отдала немного силы, чтобы поддержать. Через минуту на месте Мариэль лежал светловолосый юноша с безмятежным выражением лица и закрытыми глазами:
– Я снова Рене? – пробормотал он сонно.
– Да, госпожа, – шёпотом ответила Жанетта.
– Хорошо. Благостной тебе ночи, Жанни. Спасибо, что помогаешь.
На ответное пожелание юноша промычал и вскоре ровно засопел. Жанетта приподнялась на локте, осмотрела юношу, заметила, что его один бок не прикрыт тёплым покрывалом, укрыла получше, подтыкая под спящего. Долго потом лежала в темноте, разглядывая безмятежное лицо. «Я за вас, госпожа, жизнь отдам!» – подумала, умиляясь своим чувствам.
*котта – туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Длина определяется социальным статусом.
Глава 33. Предупреждение
Мы не знали, что подвиг надо сначала посеять и вырастить. Что зреет он медленно, незримо наливаясь силой, чтобы однажды взорваться ослепительным пламенем, сполохи которого ещё долго светят грядущим поколениям.
Борис Васильев, "Завтра была война"
Сон был настолько глубоким, что в первую минуту пробуждения Мариэль пыталась понять, снится ли боль в метке или на самом деле что-то происходит. Рядом беззвучно, с кулачками у лица спала Жанетта, но стоило пошевелиться, и она пробормотала:
– Сейчас… я сейчас…
Метка слабо зудела, пока ещё только предупреждая о грядущей опасности. Мари выпросталась из-под одеяла, постояла немного, пытаясь разбудить мозг – не помогло. Он фиксировал только знакомую жажду, и хотелось думать о ней и ни о чём больше.
Потирая плечо, подошла к зеркалу. Личина Мароя выглядела помятой, но, главное, сохранившей все зафиксированные в памяти черты, это ободряло. Потянулась к кувшину с водой на дне и с досадой, заранее зная, что это не поможет сбить засуху во рту и горле до конца, махом осушила кувшин. Зашла в туалетную комнату ополоснуть лицо, завистливо покосилась на кадку с чистой водой для ополаскивания. «Она, наверное, чистая, не из козлиного же копытца набирали, – соблазнительно предложил разум: – Попей, тебе легче станет…»
Покрутила головой в полумраке, пытаясь найти черпак, с которым Жанетта вечером смывала пену, но тот уточкой замер в бадье на поверхностной мыльной плёнке. «Пей, пей, пей!» – скандировал мозг, и Мариэль, мысленно плюнув на приличия (в конце концов, она видела, как пьют из аквариума, а здесь даже ничего не плавало), наклонилась над кадкой.
Тонкая аккуратная струйка фонтанчиком, едва вытянулись губы, плеснулась с поверхности и коснулась сухой кожи. Мари жадно глотала, примечая древесный, идущий от кадки, привкус воды, пока с облегчением не остановилась, отирая губы. И призадумалась: с каких пор вода её слушалась? Обескураженно занесла ладонь над ёмкостью, и жидкий хрусталь ласковой волной лизнул пальцы.
Страх за потерю дара огня захлестнул. Мари повернула руку ладонью вверх и призвала огонь. Бейлар беспрекословно загудел, нетерпеливо ожидая приказа. «Не нужно», – и шар оплыл, превращаясь в перчатку и исчезая. Не убирая от кадки руку, задала вопрос воде: «Что происходит?» – и та выплюнула фонтанчик, попытавшийся взобраться на ладонь, но соскользнувший через растопыренные пальцы. «Водяной бейлар? Серьёзно?» – опустила лодочку из пальцев в воду, воронка над ладонью доказала: что-то случилось с маг-силами. Достаточно было сосредоточиться, всего мгновение, и вместе с рукой, на ладони, поднимался над поверхностью ведра водяной шар, расплёскивающий мелкие брызги, как огненный бейлар – искры. Это было слишком невероятно, недопустимо!
Она облизывает пересохшие губы снова и снова: под липой становится жарко, солнце опаляет даже сквозь густую крону. Уйти – нельзя: куда? Почему солнце не сжигает листву, а только её – изнывающую Мариэль? Губы Армана, неторопливо кочующие по шее, лишают её способности здраво мыслить, она забыла о чём-то, минуту назад бывшее жизненно важным.
Пальцы пронзает боль. Она смотрит на них и видит, как пламя капризничает, кусается непослушным псом, голодным, требующим пищи. Нестерпимо больно – и стон-мольба о помощи вырывается вслух. Липа замирает, прекращая шевелить листьями. Чужое прерывистое дыхание замирает, прислушиваясь к её бессловесной молитве. На лицо падает первая капля дождя – иссушённых губ касается влажная прохлада.
Спасительный ливень поцелуев усмиряет огонь-пса, пламя от попадающих в него капель не гаснет, не шипит встревожено – ласкается, превращаясь в послушную дрессированную собачку, признавшую хозяина.
– Раздели со мной мой дар…– барабанит ливень по листве. – Ты готова?
«Будь самой горькой из моих потерь, но только не последней каплей горя! И если скорбь дано мне превозмочь, не наноси удара из засады…»* – огонь-пёс, огонь-собачка клубится в ожидании, вспоминая кем-то придуманную молитву. Липа прислушивается удивлённо.
«…Оставь меня, но не в последний миг, когда от мелких бед я ослабею. Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг, что это горе всех невзгод больнее… Что нет невзгод, а есть одна беда – любви твоей лишиться навсегда»*, – шепчет она готовую мантру в замершие губы с тёплым дыханием.
– Ты точно сумасшедшая Мариэль, и это, кажется, заразно, – откликается весело липа. И губы истово захватывают её, вызывая истому во всём теле. Языки сталкиваются. Огонь и вода начинают танец примирения. Огонь сильнее, но он уступает стене из прозрачной, кристально-чистой воды, покорным псом ложась перед ней. Стена опадает, и морская волна накатывает, подбираясь к псу белой пеной
