Аромагия. Книга 2 - Анна Орлова
– Тем не менее кто-то вполне мог впрыснуть жидкость с помощью шприца, – предположил Исмир, облокотившись о каминную полку.
– Вряд ли, – не согласилась я. – Кому и зачем это понадобилось? Я просто позаимствовала первую попавшуюся бутылку из домашних запасов.
Кажется, это почему-то порадовало Исмира: исходящий от него запах буквально заискрился бодрящим кислым лимоном и горьковатым грейпфрутом.
– Тогда нам следует поговорить с виноторговцем, – легко предложил дракон.
Мята, лимон, кубики льда… Мне вдруг сделалось зябко.
– Господин Исмир… – Вздохнув, я потерла лоб. – Надеюсь, вы понимаете, что сейчас мне не до этого.
– Понимаю, – согласился он, как мне показалось, с разочарованием. – Надеюсь, вы можете назвать мне виноторговца, который снабжает ваш дом?
– Разумеется, – не задумываясь, откликнулась я. – Ищите лавку «Мед Лайпнира».
– Благодарю! – церемонно склонил голову он. – Простите, вынужден откланяться, у меня еще много дел.
– Конечно, – рассеянно откликнулась я. – До свидания, господин Исмир.
Он только кивнул и стремительно вышел…
Я встала, задвинула засов и прислонилась спиной к прохладной двери. Зря я его не удержала, в одиночестве прятаться от тоскливых мыслей оказалось значительно сложнее.
Боги, милосердные мои боги, за что вы так со мной?! Два года назад я чуть не утонула в своей боли и выплыла лишь благодаря любви к сыну, аромагии и мелким радостям жизни. А теперь эти хрупкие соломинки кружатся в стремнине, то выныривая из водоворота, то скрываясь в глубине. Мне самой едва хватает сил, чтобы удержаться на поверхности, и я могу только беспомощно наблюдать, как тонет то, что мне дорого…
Зачем все это, если мой собственный муж предпочитает бывать не со мной, а с этой белой кошкой? Если он готов пусть не убить нашего сына, но отвернуться, когда тот умирает? Только бы получить вожделенную свободу!
Чем я хуже? В конце концов, я умна, образованна, не обделена мужским вниманием. Взять хотя бы Исмира…
Неужели все это из-за того, что мне некуда деваться? И Ингольв это отлично понимает. Может быть, следовало изображать идеальную жену, печь ему пироги, заглядывать в рот… Я старалась, особенно поначалу, но так и не смогла окончательно смирить свою натуру, она то и дело прорывалась – в интонациях, жестах, взглядах. А Ингольва это бесило несказанно, ему все мерещилось, что я намеренно принижаю его авторитет.
Когда-то он меня любил, даже несмотря на то, что я оказалась совсем не такой, как ему бы хотелось. А теперь? Куда делись тепло, радость, нежность?
И я тону. Бессистемно, под властью инстинктов, молочу руками по воде, панически глотаю воздух…
Я свернулась клубочком в кресле, в уютном «Уртехюсе», но даже привычный запах дерева и морской соли не мог меня утешить. Отчаянно хотелось заплакать, устроить скандал, разбить что-нибудь. Или просто заглянуть мужу в глаза и спросить: «Почему?»
И что мне теперь с этим делать, хотела бы я знать…
Я обвела воспаленным взглядом комнату и вдруг задумалась, как мало бы изменилось в нашем доме, случись мне куда-то исчезнуть. Наверное, все вздохнули бы с облегчением. Сольвейг отпраздновала бы победу в домашней войне и отныне невозбранно клала бы в еду красители и ванилин. Сигурд просто пожал бы плечами и принялся обихаживать новую госпожу. Свекор наконец перестал бы пилить сына из-за такой неподходящей партии. Даже Палл бы немного повздыхал и быстро утешился в обществе своих драгоценных растений. Вот разве что Уннер, добрая душа, пожалела бы меня, но и ей не до того: когда плачет и смеется собственное сердце, разве есть дело до чужой боли? Петтер? Он молод и быстро меня забудет.
Забавно, дети часто твердят: «Вот умру, и будете плакать!» А взрослый может вдруг осознать: никто не заплачет над ним. И будто тебя не было на свете…
Если я растаю, как снежинка в ладони, ничего здесь не изменится. Так же день будет сменять ночь, так же по однажды и навсегда заведенному распорядку будут подаваться завтраки, обеды и ужины. И другая женщина будет целовать перед сном моего мужа, родит ему детей – достойных, а не таких, как мои…
Так может быть, это выход?
Я подошла к окну, распахнула неподатливые створки. В лицо ударил свежий влекущий аромат моря, оно будто шептало, звало, манило…
Встряхнув головой, я рассмеялась, смакуя соленый воздух, как вино. Глупости, я слишком люблю жизнь, чтобы отдать ее по собственной трусости. Последние годы я плыла по течению, может, теперь наступил момент встать за руль и расправить парус?
Во мне бурлили злость, волнение и решимость – как глинтвейн, булькающий в кастрюльке и опьяняющий одним своим ароматом. Не лучшее настроение – для домашних битв нужен трезвый ум и спокойная голова.
Я прошлась по «Уртехюсу» в поисках, куда бы выплеснуть кипящую энергию, и на глаза мне почти сразу попался идеальный инструмент для этого. Говорят, некоторые шьют кукол, изображающих начальство, и колотят их, вымещая ярость. У меня же специи и травы, которые нужно измельчить.
Нет более умиротворяющего занятия, чем толочь жесткие стебли! Вскоре я упарилась, зато быстро успокоилась и повеселела. Мои боль и гнев послушно раскалывались под тяжелым пестиком в мелкую пыль, которую могло унести малейшее дуновение ветра…
Я спохватилась практически в последний момент, вдруг обнаружив, что до обеда осталось не более четверти часа. Вытерла вспотевший лоб, накинула на плечи невесомую пуховую шаль, привезенную Ингольвом мне в подарок, и поспешила к себе…
Уннер отчего-то была не в настроении. Она не поднимала глаз, и пахло от нее столь противоречиво – злостью, обидой, надеждой, – что у меня перехватило дыхание. Надо думать, она поссорилась с Петтером. Иной причины для такого шквала эмоций я вообразить не могла.
Впрочем, обязанности свои Уннер выполняла вполне удовлетворительно, хоть и была непривычно молчалива, так что лезть к ней в душу я не стала…
К обеду я спустилась во всеоружии: платье персикового оттенка, ткань которого манила к ней прикоснуться; нежное благоухание липового аромата; раскачивающиеся в ушах и на шее янтарные капельки. Что же, очень уместно. Легенда гласит, что янтарь – это слезы богини Фрейи, которую бросил муж. Даже богиня любви не смогла избежать обычной женской участи…
Мои мужчины встретили меня с неудовольствием: увлекшись сборами, я задержалась почти на десять минут.
– Здравствуйте, господин Бранд! Здравствуй, дорогой. Петтер! – прощебетала я, усаживаясь на свое место.
Свекор, как всегда, что-то буркнул в ответ, Ингольв полоснул меня гневным взглядом, а Петтер смотрел странно испытующе. Пахло от него настолько непривычно, что на мгновение я замешкалась: тяжелый, душный запах табака, березового дегтя, ветивера, сдобренный цитрусами
