Глория Эванс - Разговор о любви

— А ведь это ты во всем виноват! — гневно воскликнула она, силой своего негодования разогревая окоченевшие от холода челюсти. — Если бы не пялился на меня весь вечер как на какую-нибудь диковинку, то все давно бы поняли, что мы с тобой не более чем сотрудники!

Лицо Тима приняло вдруг на удивление спокойное и серьезное выражение.

— Но я не могу смотреть на тебя по-другому, — сказал он, чуть смутившись.

Мороз уже безжалостно щипал ее щеки, нос, уши, ноги в тонких колготках. К ее глазам подступили слезы — не то от обиды, не то от холода. С пару секунд она обдумывала слова Тима, в которых сразу уловила какое-то несоответствие, и, догадавшись, что это за несоответствие, гордо вскинула голову.

— Можешь! Ты можешь смотреть на меня совершенно по-другому!

Тим улыбнулся.

— В офисе ты не такая!

Джоанна втянула голову в плечи и ничего не ответила. Он прав. В служебной обстановке она действительно вела себя совсем не так, как дома. Продолжать спор было бессмысленно. Но вопрос о том, приходить Тиму завтра к ее дяде в гости или же нет, оставался открытым. Поэтому, несмотря на мороз, она продолжала стоять на месте.

— Иди сюда, — позвал Тим ласково. Джоанна приподняла голову и увидела, что он расстегнул пальто и распахнул полы, приглашая согреться. Ее первым порывом было отшатнуться, настолько неожиданным показался ей этот милый жест. Но вместо этого она, будто ведомая чьей-то таинственной властной рукой, приблизилась к нему и обхватила его руками за пояс.

Тим запахнул полы пальто и крепко прижал ее к себе. С минуту она молча наслаждалась его теплом и близостью, слушая, как биение их сердец сливается в единый ритм, потом, смутившись, кашлянула и произнесла неестественно веселым тоном:

— Если моим родственникам взбредет в голову понаблюдать за нами из окна, тогда уж они ни за что не поверят, что мы не влюблены друг в друга.

— Ну и пусть! Какая тебе разница? — наклонив голову, прошептал ей на ухо Тим.

Этот шепот прозвучал удивительно нежно, и, испугавшись, она заговорила оживленнее и громче прежнего:

— Ты еще не знаешь, на что они способны! Если ты завтра придешь к Андрэ и Марго, они замучат нас шуточками и прозрачными намеками. Вот почему я не хотела, чтобы ты принимал их приглашение.

— Ты действительно не хочешь этого? — спросил Тим, и она уловила в его голосе оттенок грусти.

Глядя ему в грудь, Джоанна кивнула и, вздохнув, произнесла:

— Так для всех будет лучше, поверь.

— Но я уже пообещал, что приеду. Твоя семья мне очень понравилась, и не хотелось бы огорчать ее. — Он крепче прижал Джоанну к себе, будто в доказательство своей решительности. — И к тому же торчать в такой праздник одному дома — согласись, это просто кошмар!

«Одному…» — мысленно повторила Джоанна, объятая внезапной вспышкой неуместной радости.

— У тебя действительно нет на завтра других планов? — спросила она беспристрастно, стараясь не выдать своей радости.

— В том-то и дело, — ответил Тим. — Я в этом городе пока что чужак, мне абсолютно некуда идти.

Джоанна чувствовала себя настолько комфортно и уютно, будто сидела, укутанная пледом, в мягком кресле у камина. Ей казалось, что она вернулась в детство. Только в те далекие годы рождественские ночи таили в себе для нее столько же магического очарования, столько же волшебства. Она ощущала, что дыхание Тима становится все более горячим и частым, и от этого буквально таяла в его объятиях, словно зажатая в теплой ладони шоколадная конфета.

— Хорошо, — выдохнула она. — Можешь приехать завтра. Только при одном условии: ты должен сделать все возможное, чтобы разуверить моих упрямых родственников в их глупых убеждениях. — Она подавила в себе желание посмотреть ему в глаза, так как чувствовала, что ее взгляд выражает противоположное тому, что она попросила.

Тим ничего не успел ответить: в это мгновение внимание их обоих привлек шум веселых голосов высыпавшей из соседнего особняка толпы. Джоанна с улыбкой проследила за людьми, затянувшими песню:

— Я видел, как мама целует Санта-Клауса…

Сейчас эти люди разойдутся по своим уютным домам и продолжат наслаждаться рождественской ночью в обществе самых близких и любимых… — с грустью подумала Джоанна, ощущая прилив обычно нехарактерной для нее зависти.

— Счастливого Рождества! — крикнул проходивший мимо калитки Райенов коренастый человек. Он нежно обнимал свою спутницу — смеющуюся женщину в черном длинном пальто и пушистой шапке.

— Счастливого Рождества! — отозвалась Джоанна.

Тим помахал незнакомцам рукой и улыбнулся своей широкой белозубой улыбкой.

Джоанна подняла голову, и их взгляды встретились. В эту самую секунду ей на нос опустилась крупная снежинка, празднично сверкающая в свете гирлянд. А миг спустя на ее щеки, губы, ресницы спланировало их уже с десяток или даже больше…

— Здорово! — с ребячьим восторгом воскликнула Джоанна. — Как здорово!

Она еще крепче прижалась к Тиму, будто желая поделиться с ним захлестнувшей ее радостью.

С его губ слетел сдавленный вздох.

— Все… Я больше не могу…

И прежде чем Джоанна успела сообразить, в чем дело, он наклонил голову и прильнул к ее губам.

Ей по опыту было известно, что первые поцелуи всегда получаются несколько неуклюжими, — партнеры еще не знают особенностей друг друга и только приспосабливаются. Но поцелуй Тима лишний раз убедил ее в том, что из любого правила существует исключение.

Этот поцелуй был настолько неожиданным, впечатляющим и сногсшибательным, что Джоанна отдалась ему вся без остатка. Губы Тима, его язык двигались так, будто он знал в мельчайших подробностях, что именно ей нравится. У нее в голове не промелькнуло ни единой мысли о том, что целоваться с Нортоном опасно, магия мгновения словно атрофировала ее мозг.

Он первым прервал поцелуй, и Джоанна, будто отнятый у кормящей собаки щенок, потянулась к нему губами, стремясь к продолжению.

— Тебе следует вернуться домой, а то простудишься, — хрипловато прошептал Тим, чмокая ее в кончик носа.

Джоанна распахнула глаза и, осознав, что произошло, покраснела.

— Да, да… Мне давно пора…

— Увидимся завтра у твоего дяди, — проговорил Тим с какой-то особой нежностью.

— Конечно! — Джоанна кивнула, разжала руки, высвободилась из теплого убежища и, смущенно улыбнувшись, направилась к крыльцу.

Около десяти утра, когда Тим, уложив в большие бумажные пакеты кучу блестящих свертков, уже открывал входную дверь с намерением выйти из квартиры, зазвонил телефон. В первую секунду он решил, что не станет брать трубку, но тут же вспомнил о родителях и, опустив пакеты на пол, подошел к телефонному столику.