Дороти Иден - Винтервуд

— Тогда, может, это был какой-нибудь грабитель, нечаянно наткнувшийся на звонок в темноте, — сказал и Саймон. — Папа, а не следует ли обыскать дом?

Дэниел задумчиво обвел глазами присутствующих. Дольше других его взгляд остановился на Джонатоне — он был из тех людей, которые любят розыгрыши. Может, он выходил из комнаты, а потом незаметно вернулся?

— Не может ли кто-либо из находящихся здесь пролить свет на это происшествие? Это избавило бы нас от лишних хлопот.

Ответом было молчание. Джонатан загасил сигару в стоявшей рядом пепельнице. Он медленно поднял глаза и поглядел на Шарлотту. Она сидела возле Флоры и держала ее за руку, по-видимому поглощенная чудом, которое произошло с ее дочерью.

— В таком случае я согласен с Саймоном, — сказал Дэниел — Пожалуй, следует обыскать дом. Следите за Флорой. Пусть она остается на этой кушетке. Саймон, пойдем со мной. И вызови Джозефа. А как обстоят дела с твоими драгоценностями, моя дорогая? — Он взглянул на шею Шарлотты, на которой отсутствовало обычное украшение. — На тебе нет твоих рубиновых подвесок. Ты их оставила у себя в комнате?

— Они в банке, Дэниел. Ты же прекрасно знаешь.

— Я думал, ты держишь их здесь.

— Нет, после той истории с брошью тетушки Тэймсон уже не держу. Я имею в виду ту, что взяла Элиза. У меня в комнате всего несколько не слишком ценных безделушек.

— Мама, прошу тебя! Мне больно!

Услышав голос Флоры, Шарлотта выпустила ее руку, рассыпавшись в извинениях.

— Прости, детка! Я слишком сильно сдавила? Это потому, что я так счастлива за тебя. Если даже наверху обнаружится грабитель, его надо поблагодарить. Что значат какие-то безделушки в сравнении с тем, что мое любимое дитя может наконец подняться из этого ужасного кресла!

— Но я уверена, — заявила со страстной убежденностью Флора, — что звонил в колокольчик вовсе не какой-то там грабитель. То была рука бабушки Тэймсон из могилы!

Джонатан Пит вдруг громко расхохотался, и, как ни странно, именно этот смех, а не призрачный звон маленького серебряного колокольчика, стоявшего у постели леди Тэймсон, заставил Шарлотту потерять всякий контроль над собой.

— Как вы смеете смеяться? — вскричала она.

— Но, моя дорогая очаровательная Шарлотта, — Джонатан невинно развел руками, — к нелепому заявлению Флоры нельзя отнестись иначе как к шутке. Ведь не могли же вы принять его всерьез?

Вопрос повис в воздухе. У Шарлотты, как видно, не нашлось ответа. Она лишь молча смотрела на Джонатона, и ее взгляд, похожий на взгляд человека, находящегося под действием гипноза, как видно, показался ему еще более забавным, так как он опять рассмеялся и заявил, что, быть может, ему следует помочь Дэниелу. Саймону и слугам в поисках призрачного грабителя.

Обстановку разрядил кто-то из слуг, сообщив, что пришли певцы, исполняющие рождественские песнопения; они ждут внизу, в холле. Шарлотта была рада предотвратить назревавшую сцену.

— Пошли, Тедди, Саймон, Флора — впрочем, нет, детка, тебе, наверное, не следует. — Она быстро нагнулась над Флорой, чтобы поцеловать ее в лоб. — Ты слишком возбуждена и должна отдохнуть. Бедняжечка моя, эти глупые разговоры про грабителей заставили забыть про твое маленькое чудо. Но мы с папой счастливы до слез. — У Шарлотты и в самом деле были на глазах слезы. — Ты по-прежнему можешь двигать ногами?

— Да, мама, если попытаюсь, я смогу пройти через всю комнату.

— Не надо, не пытайся. Лежи спокойно. Папа завтpa с утра пошлет за доктором Манроу. Побудьте с ней, мисс Херст. Пение вы сможете послушать отсюда.

В галерею доносились мелодичные голоса. Свет свечей, падавший на лицо Флоры, придавал ему сияющий, но бесплотный вид; вся ее смешная взрослость испарилась перед лицом свершившегося с ней чуда.

«Однажды в граде царя Давида...» — слышались голоса поющих, и Лавиния, взглянув на Флору, невольно произнесла:

— Ты похожа на рождественского ангелочка.

Флора мигом рассеяла эту сентиментальную иллюзию: она села и принялась жаловаться, что никто не обращает на нее внимания:

— Они говорят, что любят меня, а на самом деле вовсе нет. Папа уходит гоняться за грабителями, а мама заявляет, что все должны слушать эти глупые песни. А у вас, мисс Херст, такой вид, как будто кто-то умер.

Лавиния заставила себя рассмеяться:

— В самом деле? Может, это потому, что теперь ты больше не будешь во мне нуждаться. Тебе нужна уже не нянька, а настоящая гувернантка.

— Мисс Херст! Ничего подобного! Если вы будете говорить такие вещи, я откажусь ходить.

— Сомневаюсь. Ты убедишься, что это слишком заманчиво — снова иметь возможность ездить верхом, играть в различные игры, танцевать и, может быть, путешествовать. Твой папа, возможно, снова повезет тебя в Венецию.

— Мисс Херст, почему вы все это говорите?

— Просто строю предположения. — Лавиния вдруг опустилась на колени и обняла маленькое тельце. — Ах, детка! Маленькая моя! Я так за тебя рада! Вот я и плачу. Скажешь тоже — как будто кто-то умер!

Флора снова зашевелилась в ее объятиях. Голос у нее был неуверенный, испуганный:

— Но, мисс Херст, кто же все-таки позвонил в колокольчик бабушки Тэймсон?

Похоже было на то, что эту загадку никогда не удастся разгадать. Дэниел вернулся и сообщил, что всех слуг разбудили и приказали самым тщательным образом обыскать дом. Но разве трудно было грабителю скрыться, воспользовавшись приходом певцов и связанным с этим шумом? Звонок, несомненно, звонил, потому что его нашли лежащим на полу, как если бы кто-то в темноте нечаянно уронил его. Жаль, что служанки растерялись от страха и не остались ждать, чтобы увидеть, кто выйдет из комнаты. Весьма возможно, кто-то в самом деле устроил розыгрыш.

— Да благословит Бог тех, кто это сделал, — сказал Дэниел, глядя на лежащую Флору. — Если мы поймаем грабителя, я с радостью отпущу его на все четыре стороны. Я даже суну ему в карман соверен. А теперь уложим это дитя в постель.

— Ах, папа! Я слишком счастлива, чтобы ложиться спать. Все равно я не усну.

Лавиния сомневалась, чтобы кто-либо в эту ночь был способен заснуть. Однако усталость Флоры оказалась сильнее ее возбуждения, она вскоре угомонилась, и дыхание ее выровнялось. Лавиния стояла у окна и глядела на свет звезд, изливавшийся на тихий парк. Там, внизу, был синий сад Флоры с лазоревыми цветами травы-горчанки, красовавшимися даже среди зимы; там печально смотрело в небо каменное личико младенца; там была терраса со сфинксами; длинная, заросшая кустарником тропинка к Храму Добродетели, скрывшемуся среди рододендронов под сенью плакучей ивы; и озеро, вода которого блестела темным зеркалом у подножия холма. Часы на здании конюшни отбивали каждый час, белые голуби хлопали крыльями и тихонько ворковали, розы в саду были подстрижены с аскетической аккуратностью, большое тисовое дерево, напоминавшее по форме китайскую пагоду, казалось совсем черным, персиковые и абрикосовые деревья, ветви которых опирались на подпорки, с геометрической точностью располагались вдоль красной кирпичной стены; вдали тянулись по-зимнему темно-коричневые поля, а на горизонте виднелась узенькая серебряная полоса моря. Над всем этим миром царила какая-то непонятная грусть. Теперь она уже никогда не увидит абрикосовые деревья в цвету, не увидит ее крестоцветов, колокольчиков и незабудок, которые распустятся во Флорином саду, пламенных рододендронов среди кустарников, солнца, сверкающего на глади озера.