Вайолетт Медоу - Любовь по наследству
Я секунду-другую изучаю его лицо. Его глаза снова горят, но теперь каким-то дрожащим, несмелым огнем.
— Почему же вы не помышляете о семье? Тридцать девять лет — по-моему, самое время свить себе уютное гнездышко. Чтобы было не страшно вступать в старость. А до нее ведь рукой подать.
Взгляд Кеннета делается серьезным. Он отвечает не сразу, а спустя несколько мгновений:
— Не хочу торопиться. Потому что знаю и всегда знал… предчувствовал.
Улыбаюсь.
— Снова предчувствия?
Кеннет медленно кивает. Огни в его глазах разгораются, и прозрачные языки пламени снова танцуют магический танец.
— Я предчувствовал, что рано или поздно придет настоящее, — говорит он, и мне кажется, что чем дольше я нахожусь под прицелом этого взгляда, тем сильнее подпадаю под его власть. От страха и возбуждения меня охватывает дрожь. — Поэтому еще двадцатилетним мальчишкой поклялся себе, что дождусь этого настоящего, — договаривает Кеннет. — И, знаете, несмотря ни на что… Я ужасно рад, что сдержал слово…
Усилием воли заставляю себя отвернуться. Вот это денек! С утра надежды прикоснуться к величайшей тайне, под вечер мощное разочарование, а теперь эта странная игра. Игра с невидимым огнем…
Какое-то время сидим молча. В моей голове стая мыслей, но я не желаю к ним прислушиваться, не хочу складывать обрывки фраз и образов в логически законченные картинки и сюжеты. Стараюсь не думать ни о чем, наблюдаю за гостями, распределившимися по группкам, и за невестой, болтающей с родителями, точнее, за ее матерью.
Джейн Беккер. Уж она-то наверняка чем-то похожа на покойного брата. И знает о нем — а может, и о той истории — намного больше Оливии. Когда я сегодня подошла к Джейн поздороваться, она вполне сердечно меня обняла, расспросила о тете и вскользь о матери. Потом чуть сдвинула брови, очевидно о чем-то вдруг вспомнив, внимательнее рассмотрела мое лицо, улыбнулась, поблагодарила за оказанное внимание, пожелала приятно отдохнуть на празднике и ушла. Больше мы не разговаривали, но это понятно. Сегодня все ее мысли о будущем младшей дочери.
Чувствую, как Кеннет легонько прикасается к моему пальцу, на котором нет обручального кольца, и вздрагиваю.
— Замужем… — задумчиво бормочет он.
— Да, — говорю я, убирая руку.
Мне вдруг представляется, что кольца не окажется на полке в ванной, и сердце съеживается от страха. Нет, Джонатан не станет на меня кричать, тем более бить — об этом вообще не может быть речи. Он слишком умен и интеллигентен, этим-то в свое время и покорил меня. Его излюбленный метод — испепелять взглядом и монотонно ровным сухим и презрительным голосом читать нотации. О том, как страдает мир от безответственности и легкомыслия, о том, насколько люди, для которых нет ничего святого, опасны для цивилизованного общества. И все в таком духе. В подобные минуты я молю, чтобы Джонатан вспыхнул, наорал на меня и наконец оставил в покое. Так было бы куда легче.
Кеннет с минуту о чем-то размышляет, глядя на то место, где лежала моя рука, потом поднимает голову и смотрит на меня взглядом, по которому не определить чувств.
— Давно вы замужем? — спокойно спрашивает он.
— Три года, — отвечаю я.
— Всего три года? Не слишком долго, — задумчиво бормочет Кеннет. — А до этого? — интересуется он. — Целую вечность встречались со своим… гм… Джонатаном? Или были замужем за кем-то другим?
Тяжело вздыхаю. Вспоминать о прошлом не доставляет мне особенной радости.
— С Джонатаном мы встречались совсем не вечность, — неохотно произношу я. — А всего лишь девять месяцев.
Кеннет кивает и едва заметно улыбается.
— Девять месяцев… Как будто выносили ребеночка.
Ребеночка! Какое там. Мечты стать матерью я в себе почти уничтожила.
Кеннет смотрит на меня, ожидая продолжения.
— До Джонатана некоторое время у меня вообще никого не было… — протягиваю я, раздумывая, стоит ли посвящать почти незнакомца в подробности своих любовных историй. — Послушайте! — Прищуриваю глаза и сдержанно улыбаюсь. — Ничего интересного я вам не поведаю. Поверьте: у меня все складывалось прозаично и малоприятно. Может, оставим эту тему?
Кеннет пожимает могучими плечами.
— Если хотите, давайте оставим. — Он наклоняется вперед и пристально смотрит в мои глаза. — Но мне было бы очень-очень интересно узнать о вас все, даже самое что ни на есть приземленное.
— Зачем это вам? — удивленно спрашиваю я.
— На это есть ряд веских причин, — с загадочным видом говорит Кеннет.
— Каких?
— Пока не могу сказать.
— Тогда я не прибавлю к своему рассказу ни слова, — заявляю я и, складывая руки на груди, плотно сжимаю накрашенные розовым блеском губы.
Кеннет смеется.
— А если я очень попрошу?
Отрицательно качаю головой.
— А если поклянусь, что непременно открою свой секрет, но после? — с улыбкой наполовину проказливого мальчишки, наполовину искусного обольстителя спрашивает Кеннет.
Любопытство берет во мне верх над благоразумием и даже над тупой болью, которой сердце реагирует на воскресающие картины из прошлого.
— Ладно, уломали.
Лицо Кеннета озаряется улыбкой. Я предупреждающе поднимаю руку.
— Только уговор: вы не станете задавать вопросов.
Кеннет с готовностью кивает, принимая условие. Я некоторое время молчу, собираясь с мыслями, и начинаю, глядя на веселящихся людей, но почти не видя их:
— До Джонатана у меня был единственный серьезный роман, он длился целых одиннадцать лет. — Говорить беспечным тоном не слишком просто, но и не так сложно, как я ожидала. — Того парня я любила всем сердцем. Впрочем, когда задумываешься об этом теперь, понимаешь, что, может, я лишь придумывала себе любовь.
Умолкаю и начинаю сожалеть о том, что запретила Кеннету задавать вопросы. Наверное, кратко на них отвечать было бы куда легче, чем рассказывать все подряд. Кеннет будто угадывает мою мысль и осторожно интересуется:
— А он вас что, не любил?
Пожимаю плечами.
— Не знаю. Утверждал, что любил, но любил явно меньше, чем… другую женщину.
— Жену? — предполагает Кеннет, попадая в самую точку.
Киваю и улыбаюсь, стараясь делать вид, что теперь могу смотреть на былые печали спокойно, даже с иронией.
— Мы встречались самое большее дважды в неделю. Он заезжал ко мне на часок-полтора и спешил домой.
— Почему же вы раньше не прекратили эту пытку? — с состраданием в голосе спрашивает Кеннет.
Мрачно усмехаюсь.
— Теперь я тоже задаюсь этим вопросом. А тогда… Поначалу я и представить не могла, что останусь совсем без него. Потом, когда было уже очевидно, что ничего не изменится, стала тайно страдать, но сил порвать эти отношения никак не находилось. — Смеюсь, хоть и впору плакать. — А он все твердил, что я его отдушина, что только со мной ему можно быть самим собой. И все намекал на то, что не сегодня завтра должен принять решение и коренным образом изменить жизнь. А я, дурочка, ждала. Ждала целых одиннадцать лет… — Умолкаю, переносясь мыслями в подернутое дымкой времени былое.
