Внебрачная дочь - Аглая Отрада

– О, королева унитазов (помойки, сортиров, уборных, параш и прочего)! Мое почтение, – любил приветствовать Радик Костров, правая рука Бельского. Вернее, его прихвостень. В этом королевстве кривых зеркал мало было, чтоб родители имели деньги. Важна была и личность, значимость которой оценивалась по шкале наглости и дерзости.

Мне в рюкзак подсовывали морского ежа, которым я сильно поранила руку. Роняли на пол мои учебники и тетради. Отбирали рюкзак и перешвыривали его между собой, как мяч. Мне швыряли в лицо банановой кожурой и катались со смеху. Гадостей, которые мне прилетали, не счесть. Лучше бы тратили время на учебу!

К счастью, у меня бывали «каникулы». В нашем классе учился Дима Каюров, спортивная звезда. Он занимался баскетболом, и в школе появлялся нечасто – то сборы, то соревнования. И он был единственным, кто меня защищал. Не потому, что я ему нравилась, а просто потому, что так был воспитан. Вернее, не защищал – в его присутствии задевать меня боялись. Димка мог вломить любому.

Я однажды невольно подслушала, как его отец говорил классной:

– Вы ему поблажек не давайте! Будет проказить, подзатыльника или линейкой по шее. Много пропускает – это его выбор, пусть догоняет. Не жалейте. Пусть учителя трясут три шкуры с него. Я заработал сам свое состояние, и не хочу, чтоб оно досталось раздолбаю. Что нужно, пусть сдает. И не стесняйтесь, звоните мне.

За доброе отношение я Диме помогала с учебой, даже иногда делала за него рефераты и доклады. Мне не тяжело было.

К сожалению, мои преследователи знали, что я не буду жаловаться Каюрову, и, когда он уезжал, все возвращалось.

Глава 7

Но эти издевательства привели к неожиданному событию, которое принесло и неизлечимую боль, и самое большое счастье.

Однажды после школы (это был уже десятый класс) меня подкараулила свора Бельского.

– Ну что, Редиска, покатаемся? – ухмыльнулся Бельский, и по его покрасневшим глазам я поняла, что он нетрезв. С такими же глумливыми рожами стояли и его приспешники. Страх ледяными кольцами сдавил сердце. Я начала озираться по сторонам, в надежде увидеть кого-то и позвать на помощь. Но здесь не ходят к колодцу за водой или в магазин. Все на автомобилях, и сейчас, как назло никому никуда не надо было.

Вдруг вспомнила, что нельзя показывать страх, как перед людьми, так и перед животными, и тогда нападения можно избежать. Не все захотят связываться с уверенным в себе человеком. Возможно, совет и хороший, но не перед лицом тех, кто уже все решил.

Но я все же попыталась.

– Дайте пройти. Мне домой нужно, – чуть ли не стискивая челюсти, чтоб не клацали от испуга, потребовала я.

В ответ раздалось чуть ли не конское ржание.

– Домой? В собачью конуру? – Бельский схватил меня за руку. – Детка, я тебе покажу, что такое дом!

Я дернулась и заорала, что было сил, но меня просто затолкали на заднее сидение машины, а чтоб не верещала, заткнули рот какой-то тряпкой. Стиснутая с обеих сторон вспотевшими телами одноклассников, лишенная возможности двигаться и кричать, я поняла, что мне не выбраться из беды.

Никто не придет на помощь. Если изнасилуют, я даже не смогу пожаловаться матери, не говоря уже о полиции. А могут и вообще убить, чтоб не было разборок. Такие все могут, уверенные в своей безнаказанности.

То, что Бельский еще не имеет прав и сел за руль в нетрезвом состоянии меня не волновало. Наоборот, я молила Бога, чтоб он куда-нибудь врезался! Любой исход лучше того, что меня ожидало.

Но сволочь Бельский даже въехал во двор, не задев ворота. Они тут же с мягким шипением закрылись, отрезав меня от всего того, что было ценного в жизни.

– Понравилось? – хищно сощурив глаза, хохотнул Бельский. – Тачка класс.

Я отчаянно замотала головой, пытаясь избавиться от кляпа, чтоб закричать. Вдруг услышат соседи?! Здесь же есть прислуга, в конце концов! Не будут же они издеваться надо мной при свидетелях?!

Но и эта призрачная надежда растворилась, как мираж. Вышедшая встречать хозяйского сынка домработница почтительно потупила глаза и спросила:

– Герман Алексеевич, обед накрывать?

– Исчезни, – рявкнул молодой говнюк тетеньке уже в возрасте. И та, будто не весила килограммов девяносто, улетела, как Мери Поппинс даже без зонтика.

Я еще раз попыталась вырваться, начала извиваться, но получила весомый тычок в спину.

– Давай топай.

Я промычала и снова попробовав сопротивляться, но меня схватили за руки и ноги и потащили, как барана, внутрь.

– Чо, в спальню? – сквозь противный гул в ушах расслышала я.

– На …, здесь места много, диван большой. Места всем хватит, – барским тоном скомандовал Бельский. Меня, как мешок картошки, уронили на пол посреди огромного холла и вытащили кляп у меня изо рта.

– А вот теперь можешь кричать, сколько влезет. Это так заводит!

Поджав под себя ноги, я влипла в спинку дивана. Расширившимися от ужаса глазами я смотрела, не мигая, на него. Я не могла поверить, что мои одноклассники, пусть и отвратительные, могут надо мной надругаться.

– Вы этого не сделаете! – будто пытаясь заставить их изменить свои планы, охрипшим голосом выдавила я.

– А ты думаешь, мы тебя и, правда, решили покатать на машинке? – заржал Бельский, а остальные подхватили. – Так у нас для этого нормальные девочки есть!

– Я ненормальная. Отпустите! – почти беззвучно прошептала я, переводя затравленный взгляд с одного на другого в поисках хоть капельки сострадания. Но напрасно. В их глазах горела похоть и презрение.

– Влад, тащи из бара вискарь, щас покажем Золушке жизнь во дворце. А то она, небось, и не пробовала ни разу.

Томский с энтузиазмом порысил, очевидно, в столовую и тут же вернулся с пузатой бутылкой.

– Я не буду пить, – взвизгнула я.

– На трезвую хочешь? А нет! Вместе пить будем!

Несмотря на то, что Бельский был под градусом, он перестраховывался. Любая экспертиза, если я вдруг вздумаю обратиться в полицию, покажет