Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
— Хорошего вечера, — еще раз деликатно улыбнувшись мужчине, она отходит от стола, а он склоняет голову, чтобы оценить её вид сзади.
Намеренно загораживаю её собой, отчего его брови сначала удивленно взлетают, а потом в глазах созревает догадка.
— Я так понимаю, подождать после смены девушку тоже будет бессмысленно? — сощуривается с усмешкой.
— Именно так. Не стоит тратить время напрасно. Надеюсь, Вам у нас понравилось. Всего хорошего.
Разворачиваюсь и направляюсь следом за чеканящей пол Олей.
Спина натянута, походка уверенная, но я знаю, что кроется за этой видимой уверенностью.
Пройдя по коридору, толкаю дверь в свой кабинет и поймав её за талию, заталкиваю внутрь.
— Давид, — шипит рассерженно, выставляя вперед руки. — Ты не имеешь…
— Права, я знаю, — обхватив тонкие запястья, развожу ее руки и свожу за спиной, сократив между нами расстояние.
Моментально пьянею. Сердце галопом несется потому что не видел два дня. У неё сессия по полной программе, на ярмарку пока не приезжает. Ломает меня.
— То, что мы общаемся не значит, что ты можешь вот так вести себя.
— Как? Ты хотела пойти с ним на свидание? — спрашиваю, а самого ревностью душит.
— Нет. Но сам факт… Мне тяжело и так, а ты…
Игнорируя гневные взгляды и то, что Оля пытается вырваться, прижимаю её к себе. Фиксирую, не давая возможности двигаться.
— Я всё исправлю, Оль, — обещаю, глотая её аромат большими глотками.
— Что ты исправишь? — затихает моментально.
— Всё исправлю. Только дай мне время.
— Давид, — вскидывает голову, и я уплываю в зелени больших глаз, — что ты собираешься делать?
— То, что давно должен был.
— Что? — в глазах вспыхивает настоящая паника. Чувствую, как ее сердце начинает скакать по грудной клетке, — Давид, у тебя дети… Я не смогу так. Не смогу знать, что…
— Тттшшш, — надавив ей на макушку, прижимаю к своей груди. Крепко обнимаю, — не спрашивай. Оль, давай без вопросов. Просто доверься мне.
Оля дрожать начинает и всхлипывает. Поднимаю её лицо за подбородок. По щеке стекает слеза.
— Зачем ты? — шепчет, смотря на меня во все глаза, — Я не прошу…
— Ты и не должна, — стираю большим пальцем со щеки слезу. — Но как быть? Ты сейчас здесь. Не ушла. Не можешь, Оль. И я не могу. Без тебя не могу больше… — прижимаюсь губами к её мокрой щеке, чувствуя соль в который раз пролитых слез. — Мне мало вот этого… Того, чего у нас почти нет. Мало просто обнимать тебя, говорить. Я всю тебя хочу. Целиком.
Сминаю большим пальцем её губы. Хотя бы так к ним прикоснуться…
Опустив голову, Оля утыкается носом мне в шею. Кожа становится влажной от её слез.
Я обнимаю её, а она меня — нет. Ладони на грудь мне кладет. А меня от того, что она лишний раз не позволяет себе ко мне притрагиваться, трясёт. Хочу ее руки на себе, губы. Силой заставить обнять, поцеловать… но я понимаю почему она это делает. Я не ЕЁ сейчас… В её голове — я чужой, и позволить себе в мой адрес нечто большее, чем я сам беру — она не может.
— Ани… Ей будет очень плохо… — шепчет виновато.
— Когда ты начнешь думать о себе? — мягко гляжу натянутую спину.
— Я думаю…
— Неправда…
Она замолкает, а я буквально слышу атаку ее мыслей.
— Оль, мне просто нужно время…не исчезай только.
Страх потерять ее настолько сильный, что я иногда просыпаюсь ночью в горячке от того, что мне снится как она уходит. Удаляется, и связь с ней рвётся.
— Не исчезай, слышишь? Я не потеряю тебя еще раз.
Всхлипнув, прижимается ко мне сильнее, но так и не обнимает.
49 Ани
— А Давид когда будет? — спрашивает мама, играя с Гором в «Поехали с орехами».
Сын заливисто смеётся, а я улыбаюсь.
— Должен уже вот-вот.
Обещал сегодня приехать немного раньше, чтобы поужинать с моими родителями.
— Как тут вы вообще, дочь? Грустная какая-то, — спустив внука на пол, внимательно всматривается в моё лицо.
— Всё в порядке, почему ты спрашиваешь? — звучу фальшиво бодро.
Не хочу, чтобы мама знала о том, что происходит в моей семье. Не хочу обременять ее и заставлять волноваться. А она обязательно будет, если поймёт, что что-то не так.
— Глазки у тебя не блестят. Уставшая.
— Да просто закрутилась, — проглатываю ком, вмиг выросший в горле. Только маме всегда удавалось так остро меня почувствовать. Только она видит меня насквозь. — Очень по вам соскучилась, одиноко здесь немного, — всё же выдаю долю правды.
— Представляю. Чужой город совсем. Но это ничего, привыкнешь, а потом и вернетесь. Мы с отцом вон тоже несколько раз переезжали, главное вместе, — мама встаёт и забирает со стола салат. — Пойдём накрывать.
Давид приезжает, как и обещал, ровно в восемь.
— Ооо, зять пожаловал, — хлопает его по спине папа, а после него подхожу я, чтобы поцеловать.
— Привет.
Тянусь к нему и замираю около щеки. Снова этот запах… Женский, цветочный. На грудь словно гранитная плита ложится.
— Здравствуй, — мажет по моей щеке щетиной и отстраняется, чтобы снять куртку.
Я выпадаю из реальности. Смотрю на него во все глаза, пока он раздевается, и не могу ничего понять.
— Ну что, за стол? — зовёт мама.
— Да, я сейчас переоденусь только, — говорит Давид, проходя мимо и отправляясь наверх в спальню.
Я пытаюсь дышать. Глубокий вдох, выдох…
— Ани, милая, пойдём? — обнимает меня со спины мама.
— Да-да… — отвечаю невпопад, шагая в зал.
Сердце не на месте, тревога, как Дамоклов меч над головой зависла.
Вернувшись к нам, Давид занимает свое место, и они с отцом выпивают по рюмке коньяка.
Я же оторвать от него взгляда не могу. Исследую лицо, шею, руки… Зачем? Что пытаюсь найти? Какие-то следы? Помаду?
Господи, как примитивно…
Холод по внутренностям гуляет, ужин в горле комом становится.
— Ну, рассказывай, как ваш бизнес. Тигран говорил, что ты хорошо справляешься, — говорит папа.
— Неплохо, — наливает себе еще одну муж, — не без сложностей, конечно, но куда без них?
— Это хорошо… хорошо. А трудности преодолеть можно. Отец не говорил, когда собирается возвращаться? А то мне толком ничего не ответил.
— Нет. На сколько я понял, не в ближайшем будущем.
— Ох, — качает головой мама, — а мы надеялись, что вы скоро вернетесь. Так нам не хватает внучат.
— Не хочу вас огорчать, но возвращаться в планах у меня нет.
Как гром над головой раздаётся. Мама с отцом ошарашенно смотрят на Давида, а мое сердце камнем в желудок падает.
— Что значит нет? — спрашивает папа, — Вы
