Тесс Стимсон - Цепь измен

— Да не глупи! Господи, Элла, я думал, что теряю тебя!

— Прости. В следующий раз придется постараться.

— Не смешно, Элла. Я даже не имел понятия, жива ты или мертва. Никто ничего мне не говорил. Что, черт побери, стряслось?

Снова морщась, она поудобнее устраивается на подушках.

— Скажем, так: если аппендикс жалуется, лучше к нему прислушаться.

— Верно говорят: сапожник без сапог.

Я раздумываю. В нормальной ситуации Элла никогда не дала бы мне даже заикнуться насчет слова на букву «л», но ведь со смерти Джексона она изменилась. В ней появилась нежность, уязвимость, которой прежде не было. И я набираюсь нахальства, чтобы сказать правду:

— Элла, ты понятия не имеешь, каково мне было видеть тебя в таком состоянии, — осторожно произношу я. — Сегодня вечером я понял, как много ты для меня значишь, как сильно я…

— Уильям, прости. Не мог бы ты попросить сестру принести еще кодеина?

Я вызываю сестру в полосатом халате, и она вскоре врывается в палату с горсткой таблеток. Элла медленно отхлебывает из бумажного стаканчика. Ее лицо искажено гримасой боли. Впервые я замечаю, как она похудела за последнее время. Теперь у нее скулы как у Кэтрин Хепберн.

— Элла…

Она прикрывает мне рот ладонью.

— Не говори этого.

— Я провел последние восемь лет, не говоря этого! Нам пора…

— Вся эта драма, — беспечно перебивает она меня, — кого угодно заставит забыться и произнести слова, о которых он потом будет жалеть.

— Но я…

— Уильям! — отчаянно выкрикивает она. — Ты женат! Поэтому не важно, что чувствует каждый из нас, — или думает, что чувствует. Мы с самого начала согласились, что наши отношения ничем не закончатся. Ты нужен Бэт. Нужен своим детям. Такие разговоры только всё усложняют.

— Элла, я не могу дальше притворяться, будто мне все равно! Ведь это же просто фарс!

Ее глаза ярко разгораются, и страх окутывает меня пеленой словно туман.

— Уильям! Думаю, нам обоим понятно, что все кончено…

— И вовсе ничего не кончено! Слушай, я уйду от Бэт. Уйду, если ты этого хочешь. С ней все будет в порядке. У нее же останутся дети…

— Нет! Я вовсе не это имела в виду! — Она пытается сесть на постели прямо. — Мы не должны были допустить, чтобы все так далеко зашло. Нужно было расстаться после Кипра; я должна была положить всему конец. Только подумать, что могла натворить Бэт, если бы…

— И теперь я должен расплачиваться за случившееся до конца своих дней?

— Она твоя жена. Пожалуйста, Уильям. Не надо все усложнять еще больше.

Я встаю.

— Знаешь, тебя только-только прооперировали. Одному Богу известно, какими тебя накачали наркотиками. Может, у тебя до сих пор шок. Бушуют гормоны. Поговорим обо всем как разумные люди, когда ты успокоишься.

— Я спокойна! — вопит Элла.

— Конечно, конечно. Вернусь завтра утром. Хорошего сна, дорогая.

Мне вслед летит подушка.

Элла имеет в виду другое. Все дело в посттравматическом стрессе — или как там его, будь он неладен, нынче называют. Ко всему, что она пережила за последние несколько недель, еще и срочное оперативное вмешательство. В ней говорит чувство вины и горя. Быть может, она сама не ведает, что творит. Она не то хотела сказать. Она не может так считать.

Врач-тинейджер останавливает меня, когда я уже собираюсь выйти из больницы.

— Я хотел сказать, что мне очень жаль, мистер Эшфилд. В самом деле, жаль.

— Да, конечно. Но теперь она идет на поправку, а это главное.

— Конечно. Хорошо. Спасибо за ваше отношение, сэр. Продолжайте так ее настраивать. Ей нужно знать, что для вас она остается той же женщиной, что и прежде. Для нее было бы страшным ударом…

— Простите, — перебиваю его я, — какого черта вы пытаетесь мне сказать?

Он в ужасе смотрит на меня.

— Она не рассказала вам?

— Что она мне не рассказала?

— Наверное, вам стоит поговорить с…

— Слушайте, доктор. С меня хватит. Не хочу показаться грубым, но если вы сейчас же не просветите меня насчет того, что, мать вашу, происходит, я за себя не отвечаю. Втыкаетесь, что к чему?

Он сглатывает комок.

Я открываю дверь в зловещую комнату с мертвецами.

— После вас.

— Мне в самом деле не следует…

Я делаю шаг вперед.

— Мистер Эшфилд, как вам известно, у вашей жены была внематочная беременность, — быстро говорит он, закрывая дверь. — Это когда эмбрион прикрепляется в фаллопиевых трубах, а не в матке. К сожалению, мы узнали об этом лишь тогда, когда произошел разрыв трубы. Обычно это еще не конец всему, потому что у нее осталась бы еще одна труба. Такое положение осложнило бы возможность беременности, но не исключило бы ее.

Элла? Беременна?

— Однако проблема в том, — нервно продолжает врач, — что в случае вашей жены наблюдается значительное повреждение и второй трубы. Видимо, когда-то прежде, возможно, несколько лет назад, у нее была инфекция. Она могла и не заметить. Ваша жена не способна больше естественно зачать. Мне очень жаль.

Я опускаюсь в кресло. Ребенок определенно не мой. Об этом мы позаботились спустя неделю после того, как Бэт выяснила, что беременна Сэмом. Джексон умер — когда? — шесть недель назад. Господи Боже! Ребенок, который мог родиться после смерти отца.

Почему она не сказала мне? Зачем притворяться, что это был аппендицит? Неужели она думает, что это изменило бы мое к ней отношение?

— Всегда остается возможность экстракорпорального оплодотворения, — старается подбодрить меня юный врач. — Для ее возраста у нее очень много яйцеклеток. Это отличная новость. Вы могли бы…

— Мы никогда не хотели детей, — слабо выдавливаю я.

— Ладно. Послушайте. Я должен возвращаться к пациентам…

— Идите. Со мной все в порядке. Мне нужно только минутку передохнуть.

Он уходит, мягко прикрыв за собой дверь. Я прячу лицо в ладонях, пытаясь охватить разумом то, что он мне только что сказал.

Ребенок Джексона. О Господи милосердный! Теперь она потеряла и его.

Я жду, когда Элла сама мне все расскажет. Три дня мы обсуждаем погоду, новости, происхождение человека и шоу «Американский идол», тщательно избегая любого упоминания о будущем. А Элла не говорит мне, что потеряла ребенка Джексона и уже никогда не сможет родить. Ни от кого.

Когда я приезжаю за ней в больницу, в голове пульсирует вопрос: неужели это все? И зачем только я попытался сказать ей, что люблю ее! Она терпеть не может такую прилипчивость. Я сам оттолкнул ее.

Просто я подумал — у меня возникло некое чувство, — что она стала более… открытой.

Если мы можем просто вернуть все на круги своя, я готов это принять. На любых условиях.