Порочные - Ксения Громова
— Нет!
Я сопротивлялась, хотя уже чувствовала, как мои трусики стали влажными. Я до сих пор злилась на него из-за того, что скрывал от меня то, кем он являлся. Злилась из-за того, что подверг нас опасности.
Больше было не до разговоров. Костылев быстро стянул с меня ночную рубашку. Большой палец коснулся моего клитора через влажную ткань хлопковых трусиков.
— Моя девочка, — самодовольно прошептал он, продолжая ласкать меня внизу.
— Прекрати…
Я стала задыхаться, а тело изогнулось, требуя еще больше ласки. Цеплялась за простыни и больше не смогла сдерживать стоны.
— С ума меня сводишь… — продолжал шептать Ваня, сводя меня с каждой секундой с ума. Облизала пересохшие губы и уже не смогла вспомнить, что хотела ему сказать.
— Мне нравится, когда ты такая… Покорная, отзывчивая. Моя.
Продолжая массировать мой клитор, Ваня чуть-чуть приспустился и накрыл возбужденный сосок влажным ртом.
И вновь стоны стали срываться с моих губ. Я больше не могла мыслить рационально. Одним прикосновением Ваня заставил меня отказаться от собственных слов, в которых вчера я была еще твердо уверена.
Нежные поцелуи перешли на круглый животик.
— Мой сын, — он продолжал нацеловывать меня и гладить живот, — мой наследник.
Сын? С чего он сделал такие выводы? УЗИ ведь так ничего не показало. Малыш стеснялся и не показывал свой пол.
Но и эта мысль ненадолго задержалась в моей затуманенной голове. И вскоре мои мокрые трусики полетели на пол, где давно валялась моя ночная рубашка.
Ниже.
Ниже.
Ниже.
А потом его рот накрыл мою плоть. Теперь я уже кричала. Это было просто невероятно. По телу пробежала дрожь, и я выгнулась сильнее. Но вдруг Ваня оторвался от меня.
— Тшшш, — поглаживая меня, проговорил он, — разбудишь Вику.
— Угу, — простонала я и закусила угол подушки.
Боже, это было просто невероятно. Его язык вылизывал меня, срывая с моих губ все больше и больше стонов.
— Ваня-я-а-а-а, — прохрипела, когда к языку добавился еще и палец, который проник в меня. И эта двойная ласка сводила меня с ума.
Меня бросало то в жар, то в холод. Я металась по кровати, сжимая ноги. Удовольствие было болезненным. И мне это безумно нравилось. Мне еще никогда не было с ним так хорошо.
Ваня хлопнул меня по бедру, принуждая меня раздвинуть ноги еще шире.
— Еще? — спросил он, замедляясь. Он ввел в меня еще один палец, но не двигался. Я изнывала из-за желания. Но упрямство вновь взыграло во мне. Резкое движение внутри меня, и я вскрикнула.
— Еще? — более настойчиво спросил он.
Закусила губу и отрицательно покачала головой.
— Ну что ж… Ты сама напросилась.
— Не смей! — успела заорать я, прежде чем он коснулся головкой члена моего лона.
— Смею, — тихо рассмеялся Ваня, — еще как смею! Имею полное право!
Медленно водит головкой по пульсирующему клитору. По влажным складкам. Вверх. Вниз. Будто не понимает, что я готова умереть от безудержного желания, если он не прекратит. Я была на пределе. Я была на грани. Я не помню, когда последний раз та-а-а-к возбуждена.
— Ваня… — прошептала я, извиваясь на влажных простынях. — Не имеешь право… Ты мне никто!
Видимо, я перешла грань. Но я хотела его остановить. Я не хотела с ним заниматься сексом. Я хотела его на физическом уровне. Но мои обиды, страхи были еще внутри меня. И они были в моей голове. Под замком. Не позволяли мне окончательно расслабиться. Поэтому и говорила Ване эти обидные слова. Я знала, что он — броня. Его очень тяжело пробить, достучаться до его сердца, до его разума. И все-таки я добилась своего. Уколола, надавила на больную кровавую рану.
Его черные глаза, казалось, стали еще темнее. Я его разозлила. Я его довела до безумия, до крайней точки. Зато я остановила Костылева… Но только не сделала ли я хуже?
— Что ты сказала?
Ваня наклонился ко мне, очень низко, запредельно интимно. Я не заметила, как его сильная ладонь накрыла мою шею. Он не сжимал меня, не делал больно. Я могла дышать.
— Что слышал! Ты мне никто! Не имеешь права прикасаться ко мне!
Костылев нахмурился, сжал зубы и прошипел.
— Никто? Никто? Запомни эти слова, завтра ты заговоришь по-другому!
А потом его жесткие губы накрыли мой рот не менее жестким, я бы даже сказала диким поцелуем. И желание вновь вспыхнуло мне с новой силой. И я решила… К черту! Я знала, что мне будет хорошо с Ваней в этом плане. Он не сделает мне больно. Он не навредит нашему ребенку… А гордость? Моя гордость никуда не денется, но один раз… Еще один раз почувствовать его в себе, почувствовать, как он двигается во мне, ласкает меня, любит меня. Я хотела его. Здесь. Сейчас. Прямо сейчас.
Я отвечала на поцелуй не менее агрессивно. Кусала его, цеплялась за сильные широкие плечи, вонзая ногти во влажную кожу.
— Вот так, — оторвался от меня и провел ладонью по щеке, — вот так, моя девочка.
Он полностью соскользнул в меня. Бо-о-оже! Так глубоко. Так сильно и сладко.
Ваня замер. Не двигался. И это была настоящая мука…
— Пожалуйста, — попросила я, чуть ли не хныкая, — Ваня, Ваня, Ваня, пожалуйста…
Но он не двигался. Приподнялся на локтях, чтобы не давить на живот. И ждал.
— Пожалуйста… — очередной безрассудный шепот сорвался с моих пересохших губ.
— Скажи это.
Я не понимала. Что он хотел услышать от меня? Чтобы я попросила прощения? Нет, этого не будет!
— Что сказать?
— Ты знаешь.
— Пожалуйста, Ваня, я хочу тебя, — прошептала я, притягивая за шею его к себе. — Это ты хотел услышать?
Но Ваня покачал головой. Я видела, как он дрожал. Ему тоже было тяжело сдерживать себя, но Ваня не был бы Ваней, если бы отступил. Если бы не добился от меня того, что ему было от меня нужно. Но я не гадалка, я не умела читать мысли. Без его подсказки, я не могла понять, что сказать ему, что он хочет услышать.
— Кто я тебе? — прошептал и медленно толкнулся в меня, посылая дрожь по моему телу.
Козззел!
— Полина-а-а-а. — протянул он, словно змей-искуситель. Вот как он решил меня наказать!
— Отец моего ребенка, — ответила тяжело дыша. Сил терпеть больше не было. И, видимо, я начала правильно отвечать, потому что он толкнулся в меня вновь. Вцепилась в Ваню сильнее и начала двигать бедрами. Но мужчина легонько вновь шлепнул меня по бедру.
— Какая плохая девочка! — покачал он и цокнул языком. — Кто еще?
Теперь я поняла, что он хотел услышать. Но я
