Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
Разжимаю ладонь, покрытую кровью и достаю из кожи пару крупных осколков. Внутренности канатом стянуло и не отпускает.
Сссссука!
Я впервые поднял на детей голос.
43 Оля
— Спасибо за вечер, Оль, — Вадим глушит двигатель около моего подъезда и поворачивает ко мне голову.
— И тебе спасибо. Ты был прав, Тирамису с яблоком оказался неожиданно вкусным.
— Я же говорил, — улыбается он, — Все привыкли к кофейному, как к единственно доступному, а видов тирамису множество.
Бросаю взгляд на улицу. Снег будто с ума сошел. Сыплет и сыплет. Надеюсь, Аня там не сильно мерзнет. Хотя, Димка ей этого не даст. У них сейчас тот самый период в отношениях, когда оторвать друг от друга можно только ломом.
Хороший период… С бабочками и фейерверками в животе. Я даже завидую немного. Всё жду, когда у меня появятся хотя бы зародыши таких же, но мои бабочки спят непробудным сном.
Даже второе свидание с Вадимом не помогло. Несмотря на то, что он очень интересный и привлекательный мужчина, с которым мы познакомились в самом начале ярмарки, отклика во мне не происходит практически никакого.
Он покупал у нас шашлык с друзьями, мы перекинулись парой фраз, и я дала ему свой номер. На что надеялась? Наверное, на то, что удастся отвлечься. Наивная.
— Ты завтра выходная? Можем в кино сходить. Погода вряд ли позволит прогулку на свежем воздухе, — кивает он на сугробы.
— Пока не знаю. Отдохнуть хотела. На следующей неделе экзамены.
— Понятно. Ну… давай я наберу, и если будет настроение, то заеду за тобой.
Согласно киваю и уже собираюсь выйти из машины, как он тянется и целует меня в щеку.
— Пока, Оль. Спокойной ночи.
— И тебе, — вежливо улыбаюсь я.
Накинув на голову капюшон, тороплюсь к подъезду. Пока поднимаюсь на лифте, роняю голову на стену. Усталость даёт о себе знать. Хочется принять душ, налить себе бокал вина и улечься под теплым одеялом с какой-нибудь интересной книгой или новинкой Нетфликса.
Лифт тормозит на моем этаже. Я выхожу и застываю. Бабочки, что казалось давно умерли, выбираются из-под земли, под которой были погребены мной же, и начинают болезненно кружить по животу.
На ступенях, откинув голову на стену, сидит Давид.
Наши взгляды встречаются, как тогда… три года назад. Когда он вот также ждал меня на ступенях около моей квартиры, а я думала, что сошла с ума при виде его. Мы тогда бросились друг к другу и … в ту ночь я стала женщиной. Его женщиной…
Сейчас же, сглотнув ком в горле, я молча прохожу мимо него и подхожу к двери. Отыскав ключ, поворачиваю замок и вхожу в квартиру.
Двери не закрываю, потому что знаю, что он войдёт следом.
Раздеваюсь, чувствуя его присутствие каждой клеточкой. Давид тоже снимает с себя куртку и разувается. Без единого слова проходит за мной на кухню и садится на стул.
Достаю бутылку вина, два бокала, и наливаю в них алкоголь. Один подталкиваю к нему.
Живот крутит, руки мелко дрожат. Отхожу к окну и опираюсь бедрами на подоконник.
Молча гипнотизируем друг друга глазами.
Я почти не видела его все это время, потому что старательно избегала встреч. Это сложно объяснить — когда уйти не можешь, а видеть настолько больно, что каждая встреча, как маленькая смерть. Проще от того, что сейчас ярмарка и мы почти не пересекаемся. Он иногда приезжает, но я даже в эти минуты стараюсь свести наше общение к минимуму.
Я знаю, что он здесь, рядом, я дышу с ним одним воздухом, и мне этого достаточно. Главное, не видеть его с Ани и мальчиками. Тогда боль становится практически непреодолимой.
— Я сегодня сорвался на детях, — задумчиво произносит Давид, притягивая к себе бокал и прокручивая его пальцами.
Его ладонь отчего-то перебинтована.
— Так бывает, — отвечаю тихо, — дети не всегда ведут себя хорошо.
— Не из-за поведения, — качает головой, склоняя её на бок и смотря прямо на меня, — из-за того, что не знал куда выплеснуть злость, а они оказались под рукой.
Слышу в его голосе неприкрытое сожаление, и отвожу глаза. Его взгляд оказывается слишком прямым, чтобы я могла его выносить.
— Кто он, Оль?
Пульс тотчас срывается. Дрожащей рукой отставляю бокал на стол и складываю руки на груди.
— Какая разница?
— Серьезно у вас?
— Давид, ты не имеешь права на эти вопросы, — сильнее стискиваю руки, чувствуя, как тарахтит сердце.
— Я знаю. Как и на то, чтобы быть здесь. Но я сдохну, если ты разлюбила.
Прямой ответ прилетает выстрелом мне прямо в ребра и раскурочивает их. В горле мгновенно собирается ком.
— Не смей, — цежу сквозь зубы, — не смей от меня чего-то требовать. Я не должна перед тобой отчитываться о том, с кем провожу время. Это эгоистично с твоей стороны.
Прикрыв глаза, Давид тянет носом воздух и кивает.
— Как представляю тебя с кем-то, кажется, что по горящим углям хожу…
Зажмуриваюсь и опустив руки, сжимаю пальцы в кулаки.
— Замолчи!
— Они до костей мясо прожигают… Хочется сердце себе вырвать.
— Хватит! Не тебе мне говорить о ревности! — крупная дрожь прокатывается по телу, — Ты даже не знаешь, как это. Каждый день думать о том, что ты с ней. С детьми. Проводишь время, любишь их. И ненавидеть себя за то, что я ревную к детям. К ДЕТЯМ, Давид! Это насколько ущербной нужно быть, чтобы завидовать маленьким ни в чем не виноватым существам? Завидовать тому, что они имеют возможность быть с тобой! Тому, что ОНА имеет на это законное право. Делить с тобой постель, видеть то, как ты пьешь кофе утром, а не только в ресторане, — собравшиеся в глазах слезы проливаются по щекам. Давид стиснув зубы, встаёт со стула, — думаешь я не думала об этом? Каково это быть с тобой вечерами, разделять твое любое состояние? Сонное, расслабленное, а не только рабочее. — Давид приближается, а я вскидываю голову, на каждом его шагу чувствуя, что меня трясет сильнее и сильнее, — Обнимать тебя, прикасаться. Знать, что ты ЕЁ! Ты не имеешь права говорить, что тебе больно, потому что ты не знаешь, как это — быть одной!
Мгновение, и я оказываюсь распластанной о его широкую грудь. Грубо прижав меня к себе, Давид обнимает меня руками, пока я пытаюсь оттолкнуть его. Громко всхлипнув, содрогаюсь всем телом.
Я так долго молчала, что это молчание теперь звучит громче любого крика.
— Знаю, Оля.
