Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
42 Давид
На автомате дохожу до своей машины и забираюсь внутрь. Обхватываю ладонями руль и крепко сжимаю его.
Ощущение, будто сердце на осколки крошится.
У Оли кто-то появился….
Поэтому она перестала меня замечать? Поэтому отдалилась?
Нет, не может этого быть. Не могла она. За три года не разлюбила, а сейчас и подавно не смогла бы.
Потому что, как и я — вдребезги. Потому что сердце одно на двоих всегда было, и штопано перештопано черными нитками вдоль и поперек, но всё равно собрано воедино.
Оплетка руля скрипит от силы, с которой я сдавливаю его. Кажется, еще немного и вены разорвёт от напряжения. Внутри ад извергся и все мои демоны, тихо сидящие по клеткам, вырвались наружу.
Они неистово вопят, беснуются, рвут сознание.
Завожу на автомате двигатель и еду домой.
Зачем? Не знаю.
Потому что суббота, а у меня дома два сына, которых почти не вижу последнее время.
Улицы проносятся фоном, пока еду, перед глазами момент, как мужчина, встречающий Олю, склоняется и касается своими губами её щеки. Сцепив зубы, отгоняю виденье, но оно возвращается её убийственной улыбкой, адресованной ему.
Часть меня, как будто отключается, а вторая действует на автопилоте. Заезжаю во двор, паркую машину и выхожу на улицу.
Снег усилился, засыпая мне глаза, хлопья с ветром залетают в нос, раздражают.
Оббив на пороге со ступней снег, вхожу в дом, где привычно пахнет вкусным ужином, а из зала доносится непринужденный детский лепет.
Снимаю куртку и машинально оттягиваю ворот свитера. Дышать нечем здесь. Не проветривала что ли Ани?
— Привет, — жена удивленно выходит в коридор, а из зала выбегают пацаны.
— Пааа, — бежит Гор, мотыляя в руке машинкой.
— Папа, пришёл, — на ломаном детском кричит Арсен.
Смотрю на них, как будто сквозь мутное стекло. Прижимаю обоих к ногам, когда они облепляют меня своими маленькими руками, и снова пытаюсь вдохнуть.
— Что-то не так? — вглядывается в мои лицо Ани, оттягивая сыновей от моих ног, — мальчики, папа устал, наверное. Пусть отдохнёт.
— Поиграть, — прыгает на месте старший, — папа, поиграем? Да?
Смазано кивнув, отправляюсь на кухню. В духовке что-то запекается, на столе нарезки для салата.
Достаю из буфета бутылку коньяка и наливаю себе полную рюмку. Махом опрокидываю в себя.
Давай же. Работай.
Прижимаю ладонь к груди, ожидая, когда отпустит, и я смогу вдохнуть, но облегчение не приходит.
— Если ты голодный, я могу разогреть что-то из вчерашнего, — входит следом на кухню Ани.
В домашнем платье, с туго завязанным хвостом, и кухонным полотенцем в руке. Давлю вспышку неуместного раздражения. Откуда взялось? Не знаю, но оно давится отказывается.
— Я не хочу есть.
— Давид, что-то не так? Ты выглядишь странно…
— Все нормально.
Разворачиваюсь и выхожу на балкон. Беру с подоконника сигареты и подкурив одну, глубоко втягиваю едкий дым. Легкие забиваются им до отказа, голову привычно легко кружит. Я жду. Жду, когда начнет отпускать.
Утыкаюсь глазами в сугроб около гаража, а вижу ЕЁ. Большой капюшон на голове, ресницы со снежинками и губы, покрытые бледно розовой помадой. Давно она вместе с этим мужиком? Насколько далеко зашли их отношения? Любит?
Нет, не любит. Она НЕ ЛЮБИТ. Ору про себя, переломив сигарету напополам.
— Блядь, — тушу её в пепельнице и подкуриваю следующую.
Меня трясёт. Стою на ровной земле, а ощущение, что подо мной сломавшийся аттракцион, который подкидывает меня ввысь, заставляя внутренности поджиматься, а потом роняет обратно плашмя на землю. И так по кругу. Когда он остановится я не знаю. Кажется, только обороты сильнее набирает. Будто он не просто сломался, а включился на максимальную программу, и внутри меня коротит, происходит замыкание, как при неисправной проводке. Нервные клетки дымятся, искры летят в разные стороны, еще немного и произойдёт взрыв.
Что ты делаешь, Оля? Живешь дальше?
Правильно, молодец, моя девочка. Тебе жить надо, улыбаться, радоваться. Со мной. Со мной блядь, ты это должна делать!
Со всей дури луплю по оконной раме и роняю руку на подоконник.
— Давид? — взволнованный голос Ани режет перепонки, — Да что с тобой?
— Ничего, — выдыхаю на автомате, зажмурившись до белых точек перед глазами.
— Не похоже. Случилось что?
— Я сказал — ничего, — отрезаю, не контролируя тон, и слышу, как она нервно вздохнув, тихо прикрывает за собой дверь.
Я не должен думать о том, чем занимается сейчас Оля, но я мать её, думаю. А она сейчас с ним. Целует её? Раздевает? Какая она с ним? Такая же, как и со мной? Податливая, нежная, хрупкая такая…
Пальцы в кулаки складываются, потому что я отчетливо чувствую, как теряю её. Вот именно сейчас. А может давно потерял, но не знал. Думал, она отдалилась потому что привыкать не хочет. Не трогал. Просто заполнял ею каждый свой день, а она поставила точку и идёт дальше…?
— Папа, пойдём играть, — к моей ноге прижимается детская ладошка, а я сжимаю веки, силясь вталдычить себе, что так правильно.
Насильно выжечь в голове, что Оля поступает правильно. Она девочка гордая, никогда не позволит себе встать между мной и Ани. А я никогда не попрошу.
Потому что не заслуживает она. Она жить должна и счастливой быть. Расправить крылья, дышать полной грудью…
— Папа, играть, играть, — к одному голосу прибавляется второй. Пацаны начинают прыгать вокруг меня.
— Паа, в гараж давай. Я самолеты достал. Кто первый приземлится.
— Играть.
— Боже, Давид, здесь же холодно, — охает Ани за моей спиной, — мальчики раздетые совсем, зачем ты им разрешил тут стоять? А ну-ка заходите, и ты заходи, заболеешь ещё. Потом их заразишь, Давид!
Резко с силой тушу сигарету и вхожу следом на кухню. Захлопнув дверь на балкон, убираю скачущего Гора с пути, и снова беру рюмку.
— Папа, пойдём, — тянет меня за руку Арсен, — я играть хочу.
— Ани, убери их пожалуйста, — цежу сквозь зубы, чувствуя, как горят внутренности.
Пульс тяжело стучит в затылке, грудь ходуном ходит. Кислород входит с трудом и с таким же усилием выталкивается назад.
С опаской посматривая на меня, Ани берет мальчиков за руки и пытается вывести из кухни, но они вырываются и капризно бегут обратно.
— Папааа. Пойдем. Пойдём, пойдём, — тянут меня оба за свитер.
— Играть. Играть, — верещит Гор.
— Хватит, — рявкаю так громко, что пацаны вздрагивают. Рюмка в моей ладони лопается.
Тишина вокруг оглушающая. Ани подносит дрожащую руку ко рту, в ужасе смотря на меня, а сыновья отлепляют руки от моего свитера и со страхом отступают назад.
— Пойдёмте, — сквозь слезы шепчет
