Шарлотта Хьюз - Плут

— Ты не имеешь права обвинять меня… в том, что я отношусь к тебе с предубеждением. Ты как никто другой знаешь, что такое необоснованные обвинения.

Даже если бы он нашел лом на ветровом стекле, он удивился бы меньше. Дикон отвел глаза от ее груди и запустил пятерню в свою шевелюру. Он был смущен.

— А что же, черт побери, я должен думать? — спросил он. — Ты мне Ясно сказала, что не хочешь сдавать мне квартиру. А увидев твою дочь, не надо быть гением, чтобы догадаться, почему, — Ну, так ты ошибся… Просто мне кажется, что эта квартира слишком мала и не настолько хороша, как та, к которым ты привык. Не думаю, что тебе будет здесь хорошо.

— В данный момент я не жду ничего хорошего. Одним неудобством больше или меньше? Никакой разницы! Кроме того, в городе нет других вариантов.

— Ты не прав. Ты пробовал Крествуд Таунхоумз?

— Они сказали, что у них все сдано. Я не собираюсь околачиваться в ожидании, пока кто-нибудь не съедет.

— Дай мне газету, — она почти вырвала ее у него из рук. «Руки у него все еще худые и коричневые», — заметила она. Они были большими, с красивыми длинными пальцами. Он был рожден музыкантом. И очень рано начал играть. Он был самоучкой, так как денег на уроки никогда не было. Однако, Дикон играл и в церкви, а в двенадцать лет стал проводить время в кабачках, где практиковался с джазовыми или блюзовыми музыкантами. Наблюдая сейчас за его пальцами, она видела их много лет назад…

От воспоминаний у Коуди заныло в животе. Она постаралась изучить объявления, которые он обвел красным кружком. Ее пугало и одновременно раздражало то, что он по-прежнему казался ей привлекательным, но, с другой стороны, она и не удивлялась. Разве за все прошедшие годы она не сравнивала его с каждым мужчиной? И не оказывались ли они хуже?

— Ты был везде? — наконец, спросила Коуди, стараясь не выдать своих чувств. Он был не тот восемнадцатилетний юноша, плакавший, когда она покончила с их отношениями. И все же… Воспоминания остались болезненно живыми.

— Я решила пойти в Дьюк Юниверсити, — сказала она ему тогда. — Я не хочу, как твои родители, всю жизнь перебиваться с хлеба на квас. Не хочу состариться раньше времени, как твоя бедная мать.

Коуди знала, что это были жестокие слова, но она должна была так поступить. Для его же блага. Она причинила ему боль, вызвала у него гнев, достаточно сильный, чтобы он ушел, ни разу не обернувшись.

«Ты достаточно любишь его, чтобы отпустить от себя?»

До конца жизни она не забудет эти слова. Взгляд и выражение на лице Эйлин Броуди. Его мать произнесла их всего за несколько часов до того, как Коуди повторила их. В свои восемнадцать лет Коуди нашла в матери Дикона грозного противника с горящими черными глазами, хрупкостью, порожденной болью и трудными временами, которые включали смерть дочери от лейкемии.

— Мой сын станет когда-нибудь знаменит, окажись у него хотя бы пол шанса для этого, — заявила она.

— Я верю, что он будет знаменит… — поддакнула Коуди. Эйлин натянуто улыбнулась.

— Но мы обе знаем, что это маловероятно, так ведь? Теперь, когда он заканчивает школу, его ждет завод…

Коуди чуть не содрогнулась при мысли о Диконе, ходящем посменно на местную текстильную фабрику: туда же, где до своего смертного часа работал его отец.

— Но так будет не всегда, — возразила она. — Лишь до того дня, когда он сделает свое имя в музыке.

— Ну, а как же ты, Коуди? Ты собираешься уйти из колледжа. Я знаю подростков, которые готовы на все, лишь бы попасть в Дьюк Юниверсити.

Коуди не хотела обсуждать эту тему. Хотя ее родители решили, что она отправится в колледж этой осенью, она не собиралась никуда ехать без Дикона. Она и Дикон просто тянули время, ожидая поры, когда они смогут пожениться… даже если им придется сбежать. Они уже устали от ожидания. Как только он позволил себе зайти дальше ласк, ситуация стала напряженной. Джим и Абигайл Шервуды беспокоились о будущем Коуди. Ее родители хотели отправить ее из Калгари как можно дальше от Дикона Броуди.

— Дикон ненавидит бедность, — сказала Эйлин. — Бедность, в сущности, убила его сестру. Мы не могли поместить ее в один из роскошных госпиталей и обеспечить специальный уход. Дикон никогда не простит нам, что у нас не было денег, чтобы спасти Кимберли. Он кончит тем, что возненавидит тебя, если ты не дашь ему шанс жить другой жизнью.

Но, когда Коуди сказала ему, что все-таки собирается поступать в колледж, Дикон настоял, что поедет в Дюрхем вместе с ней.

— Не надо. Мои родители никогда не будут платить за мое образование, если узнают, что мы все еще видимся друг с другом. А я устала прятаться по углам, чтобы быть с тобой рядом.

— Ты стыдишься меня? — голос отражал боль, боль, которая быстро обернулась гневом.

— Я знал, что рано или поздно они сломают тебя. Я недостаточно хорош для тебя.

— Дикон, пожалуйста…

— Так ведь? Если бы мой отец был президентом банка или преуспевающим адвокатом, у нас сейчас не было бы этого разговора. Если бы я не вырос на фабрике, твои родители приветствовали бы меня с распростертыми объятиями.

— Ты можешь винить их в том, что они желают мне добра? — спросила Коуди.

Его взгляд стал жестким, стеклянным, словно опустился какой-то невидимый барьер. Он стал замерзшим и непроницаемым и не изменился за все эти годы.

— Везде одна и та же история, — сказал он. — Свободных мест нет.

Коуди отдала ему газету. Губы ее сложились в тонкую презрительную линию.

— Понимаю…

Теперь ей все стало ясно, а это не совпадало с ее представлениями о справедливости. Она все время полагала, что Дикон был истинной жертвой судебной битвы, длившейся целый год. Но люди в Калгари, очевидно, не разделяли ее мнения. То, что она сделала потом, было чистейшей воды безумием, и не только безумием, но и опасным поступком. Но она не могла от него отвернуться.

— У меня есть три меблированные комнаты на втором этаже. Рента — четыреста долларов в месяц, включая удобства. Если, конечно, ты не вздумаешь держать кондиционер постоянно включенным. Тогда дополнительная плата.

Он был так изумлен, что какое-то мгновение не мог ничего сказать. Почему она решила сдать ему комнату, когда все отказали? Но он решил не задавать вопросов, а порадоваться неожиданной удаче. Возможно, судьба начинает поворачиваться к нему лицом.

— Что, если я дам тебе пятьсот в месяц без вопросов о кондиционировании?

— И нужно внести страховку, — продолжила она.

— Без проблем. — Он оценил тот факт, что она больше волнуется о бытовых проблемах, чем о своей дочери.

— Не думаю, что ты будешь принимать у себя по ночам женщин… — сказала она, как бы само собой разумеющееся.