Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

И вот наконец осётр появился – украшенный сметаной, зеленью, овощами и ягодами. Девушки-работницы несли его на огромном блюде, а следом за ними шагала Ждана – в праздничной белой рубашке и вышитой бисером чёрной безрукавке, в чёрной юбке с полосатым передником и красных сафьяновых сапожках. Голову её украшала тесёмка-очелье с подвесками в виде красных и зелёных кисточек, а вокруг шеи в несколько рядов свернулись алые сердоликовые бусы. Скромно потупив взгляд, она отвесила низкий поклон гостям, а Крылинка сказала умилённо и гордо, похваляясь:

«Вот она, хозяюшка наша… Рыбищу эту сама пекла, старалась – для тебя, государыня!»

Наверно, ни от кого не укрылось, как вспыхнул взгляд княгини: точно синее утреннее небо озарилось рассветом. Она даже встала со своего места, и дружинницы не могли не последовать её примеру, а за ними и все остальные.

«Даже жалею, что у меня уже есть супруга, – проговорила Лесияра, поблёскивая лукавыми искорками в глубине глаз. – А то непременно увела бы у тебя твою несравненную невесту, Млада! Твоё счастье, что я храню верность своей половине… Я рада за вас».

Только сама Ждана знала, чего ей стоило так легко и изящно ступать, так скромно и спокойно держаться. Правительница женщин-кошек предстала перед нею уже не в простом рыбацком одеянии, а в богатом княжеском облачении и драгоценном венце, светлая и прекрасная, как Лалада. Не нужны были свечи: Лесияра сама сияла, как солнце.

Заиграла музыка – негромко и плавно, чтоб не заглушать голосов и не мешать беседе: соседки, отрабатывая свой кусок пирога, старались, как могли. Твердяна, выпив большую чару мёда, забыла свою обычную немногословность и умело поддерживала разговор с княгиней. Та расспрашивала её о делах кузни, и Твердяна охотно рассказывала. Младе не лез кусок в горло: она не сводила пристального взгляда со Жданы… Девушка поняла, к чему была вся эта затея с ужином. Млада хотела её испытать. Что ж, она выдержит испытание. Она докажет, что никакая мимолётная блажь не способна затмить в её душе то подлинное чувство, которое, как Ждана полагала, она испытывала к Младе.

Но как же ей было невыносимо горько, когда вожделенные глаза на неё не смотрели! Она и жаждала, и боялась их взгляда. Жаждала потому, что он падал на её сердце, как живительный дождь на иссушенную землю, а боялась, поскольку сердце было готово разорваться на десятки тысяч лёгких пушинок и улететь с ветром. Да и Млада смотрела… Проверяла. А ещё у Жданы в глазах плыла предсмертная дымка от слов Лесияры о верности супруге. Они вонзились в неё отравленной стрелой, и яд медленно убивал, стоял горечью в горле и заставлял кровь шуметь в ушах. Она почти не слышала и не понимала застольного разговора, изо всех сил стараясь не сойти с ума.

Гости ели с удовольствием. Особенно много похвал получил осётр, по кусочку которого досталось и музыкантам. Ждана должна была пылать румянцем от лестных слов, сказанных в её адрес, но её щёки заливала голубоватая бледность. Рагна толкнула её локтем в бок и прошипела:

«Чего ты сидишь, как на похоронах?»

Казнь сердца свершилась: княгиня бросила на Ждану обеспокоенный взгляд. И, как будто нарочно, Млада хлопнула в ладоши и велела музыкантам играть плясовую. Гости выпили достаточно хмельного, чтобы их потянуло выйти из-за стола и размяться, и вскоре к музыке присоединился дружный грохот каблуков о пол. Ждана с горечью и холодком по коже признала, как грозно хороша была Млада в пляске: её кудри вздрагивали и трепетали чёрным шёлковым пламенем, глаза остро блестели, ноги гибко выдавали коленца и впечатывались в пол так, что у одного сапога даже отлетел каблук. Засмеявшись, Млада пошла переобуваться, а развеселившаяся Рагна потащила Ждану плясать.

«Айда, айда! Чего зад зря отсиживать?!»

Близнецы дурашливо скакали тут же, вместе со взрослыми. Без особого стеснения и почтения они ласковыми котятами прильнули к Лесияре, и та с улыбкой подхватила их на руки и поцеловала.

«А это у нас кто?»

«Мои дочки, государыня, – ответила Горана, протягивая руки к девочкам. – Светозара и Шумилка… Проказницы, чтоб им!…»

Что-то сердито шепча, она унесла их, а в Ждану вместе с чаркой мёда влился какой-то погибельный жар. Казалось – вот-вот кровь хлынет горлом, и Ждана упадёт, как загнанная лошадь, но каблуки отстукивали по полу, как заведённые. Тряхнув косами, Ждана гикнула и пошла по широкому кругу, заставляя остальных посторониться. Она плясала, как в последний раз, резко отличаясь от лениво двигающихся, отяжелевших от сытости и хмеля гостей: её руки были лебедиными крыльями, а ноги несли её по кругу так мягко, что казалось, будто она плыла по воде. Взмах, разворот – и она заскользила в другую сторону, приковывая к себе восхищённые взгляды.

Пляшущие тем временем разбились на пары. Тут можно было увидеть Крылинку, плавно и важно, как большой корабль, ходившую вокруг своей супруги, которая отбивала дробь на месте и встряхивала косой; и Горану с Рагной, сцепившихся руками и весело кружившихся; и Зорицу с Ясной, чинных и обстоятельных, но державшихся несколько принуждённо, как на княжеском приёме – чужих друг другу… А на Ждану надвигалось солнце, ослепляя её: к ней приближалась княгиня. Перекинув через руку праздничный парчовый плащ с золотым узором, чтобы не путался в ногах, Лесияра плясала изящно, но с удалью и страстью – только роскошно расшитые сапоги с кисточками мелькали. Давно уже казнённое сердце Жданы встрепенулось и воскресло в груди, словно наполненной расплавленным металлом, и она с надломленной, умирающей нежностью улыбнулась… Завтра Лесияры здесь уже не будет, и жизнь потечёт по-старому, а потом Ждана выйдет «замуж» за Младу, родит ребёнка, а этот вечер, потускневший и далёкий, будет покачиваться на волнах памяти, как отражение звезды на воде.

Яхонтовым хлыстом её ударил взгляд чернокудрой женщины-кошки. Млада, в новых сапогах со скрипом, сменила княгиню, и Ждана подарила улыбку и ей – спокойную и ясную. Она не чувствовала за собой вины. Это была победа – полынно-горькая, пронизанная серебристыми нитями печали, но твёрдая.

Гости начали уставать и понемногу возвращаться на свои места. Но музыка играла, и самые выносливые ещё отплясывали – правда, иногда уходя за стол для передышки. Ждана же не давала себе роздыху совсем. Подкрепив силы чаркой хмельного, она снова и снова предавалась раскалённому безумию танца. Сердца уже не было: в груди девушки пылал пожар, бок терзало что-то колючее, но ноги ещё несли её в мелькающей разноцветной круговерти. Пламя свечей, сытые лица, кружки с пивом и чарки с мёдом, распластанный на куски и уже наполовину съеденный осётр посреди стола…