Джан Макдэниел - Подарок

Вдруг по крыше забарабанил дождь, и Ярдли встревожилась.

— Они же вымокнут!

— Не волнуйтесь вы так, — сказал Саймон, беря ее за руку, — уверен, что с ними все будет в порядке. Пойдемте лучше смотреть ваши фильмы.

Он привел ее в гостиную, где она зажгла по всей комнате оранжевые и темно-коричневые ароматические свечи, чей терпкий запах смешался с вездесущим запахом чили.

Саймон выключил часть лампочек, подошел к дивану, сбросил все подушки на пол, после чего сел и разулся.

— Если вы настаиваете на том, чтобы посвятить вечер просмотру фильмов ужасов, надо нам устроиться поуютнее, — проговорил он, отставляя свои туфли в сторону.

Затем встал и включил телевизор и видеомагнитофон. Она стояла, разинув рот. А он, опустившись на пол, лег на живот, облокотился о подушки, потом посмотрел на нее и кивнул, указав место рядом с собой: мол, подушек хватит и на ее долю.

— Впрочем, если вам удобнее на диване…

Ярдли скинула домашние тапочки и расположилась рядом. Саймон улыбнулся, после чего все свое внимание направил на экран.

Ярдли пыталась сосредоточиться, но чувствовала только близкое присутствие Саймона. Она чуть придвинулась к нему, даже слегка задела его, но взгляд его был устремлен на мерцающий экран, он даже не обернулся, чтобы посмотреть на нее.

Вдруг экран померк, погас и верхний свет. Лишь оранжевое пламя камина и свет свечей рассеивали темноту. Дождь настойчиво барабанил по крыше, и Ярдли казалось, что его ритм совпадает с ритмом ее сердцебиения.

— Перебои с электричеством, — внезапно пересохшим ртом просипела она. Лежать рядом с ним в полумраке ей показалось неловким. Она попыталась встать и, как бы оправдываясь, проговорила: — В кухне есть фонарь…

Но Саймон взял ее за руку и удержал.

— Ничего, и так обойдемся. Через минуту-другую включат, — сказал он, осторожно притягивая ее к себе.

Она скользнула в его объятия и, прижавшись к жаркому упругому телу, порадовалась тому, какие у него сильные и удобные руки. А он, отведя с одной стороны ее лица волосы, поцеловал в щеку.

— Вы цветы втираете в свои волосы или что? Такой удивительный аромат.

Он усеял поцелуями ее шею, и волна наслаждения пробежала по ее телу. Она взглянула в его глаза, что были сейчас темнее ночи, и не обнаружила там ничего, кроме страсти и нежности.

— Вы меня с ума сводите, — прошептал он.

— Мне на это не просто было решиться… — Слова прозвучали как наивное признание в тайном грехе.

Горячие губы коснулись ее рта, зажигая в ней ответный огонь. Когда он положил ее на спину и лег на нее, она раскрыла свои губы навстречу его поцелую, чувствуя, что сознание все больше расплывается по вселенной. Поцелуй их, начавшийся очень нежно, становился все более пылким и страстным.

Ее тело, истомленное жаждой наслаждения, в котором она слишком долго себе отказывала, загорелось с неистовой силой. С Грантом, единственным человеком, с которым у нее до того была любовная связь, она всегда испытывала желание доставить удовольствие ему. Саймон же пробудил в ней способность наслаждаться, с ним она полнее познала себя, как женщину не только дающую возлюбленному радость, но и в полной мере разделяющую ее с ним. Пережив с Саймоном ошеломляющей силы восторг, она не могла уже без усмешки вспоминать слова Гранта, что она холодная женщина, не способная на страсть.

Вот был бы ужас, останься она с Грантом на всю жизнь! Так и не узнала бы, что способна испытать женщина в любви… А Саймон тем временем медленно раздевал ее, перемежая свои усилия с ласками и поцелуями, от которых Ярдли буквально таяла, забывая обо всем на свете. Он целовал ее всю, так что она готова была уже взмолиться о пощаде, чувствуя такой силы желание, что почти не могла уже терпеть.

— Ох, дорогая моя, — простонал он.

Обняв его за плечи, Ярдли вся раскрылась навстречу ему, но он не спешил. На какой-то момент он замер, и она удивленно распахнула глаза, мерцавшие в отсветах камина странным неземным свечением. А он, будто вспомнив о деле, не доведенном до конца, принялся расстегивать ее блузку, как нарочно унизанную бесконечным числом мизерных пуговок. Грудь ее вздымалась, она не могла дождаться, когда сей неспешный процесс завершится. И вот наконец последняя пуговка расстегнута.

Саймон бережно приподнял ее и снял блузку. Она видела, что он слегка растерялся, обнаружив на ней белый кружевной бюстгальтер. Ярдли завела руку назад, отомкнула запор и скинула с себя сей эфемерный предмет туалета. Его взору предстали прекрасные груди, которых там, в песчаной яме, разглядеть ему толком не удалось.

Он придвинулся к ней, но она слегка отстранилась, взялась за низ его пуловера и потащила его вверх. Он поднял руки, чтобы помочь ей. Стащив с него эту одежку, она запустила ее куда-то на другую сторону комнаты, устремив свой взор на его прекрасный торс.

Налюбовавшись им, она протянула руку, и пальцы ее тронули темную поросль у него на груди, а потом пробежались по его телу, с наслаждением осязая совершенную гладкость кожи и форму выпуклых мышц, таящихся под этой кожей. Тут она не удержалась и тоже принялась его целовать, особенно задержавшись на темных кружках и касаясь языком твердых сосков.

От ее ласк он напрягся, и гортань его исторгла низкий, какой-то звериный стон. Наконец он приподнял ее и положил на гору подушек, которые раньше стащил с дивана. Она была в руках его легче пушинки, он мог делать с ней что угодно, и ощущение полной своей покорности доставляло ей какое-то неизъяснимое наслаждение.

Склонившись над ней, он ласкал и целовал ее груди, переставая понимать, что перед ним — живая плоть или совершенное произведение искусства. Нет, все же это живая плоть, ибо она отзывается на каждое его движение. Он поцеловал ее в пылающие губы, и Ярдли закинула руки ему за шею, почувствовав новый прилив желания, но теперь ей тоже хотелось продлить то, что предшествовало свершению.

Поцелуй его прервался, он коснулся губами ее уха, восхищаясь совершенством этой формы, которую ему хотелось бы изваять.

Вдруг он встал перед ней на колени и проговорил стишок, который дети декламируют на колядках: мол, не дашь нам сластей и угощения, напустим на тебя нечистую силу, так что сам будешь не рад.

Она приподнялась на локтях и растерянно спросила:

— Каких тебе еще сластей, милый мой? Что ты еще выдумал?

— Ты чудо. Не думай ни о чем, все просто восхитительно.

После этих слов он вновь принялся целовать и ласкать ее, не пропуская ни одного чувствительного местечка на ее теле.

Ласки эти довели ее до того, что она, истомившись, взмолилась: