Тесс Стимсон - Цепь измен

Кейт!

Кейт и Дэн.

Я не ревную. Я просто озабочена, как любая мать.

— Ты, конечно, имел в виду, в нашей постели? — мягко поправляю я. — Вдобавок в наши дни все носят длинные волосы, дорогой, так что Дэн вовсе не обязательно цыган…

— Наша дочь за нашими спинами сбегала и одевалась как шлюха, чтобы будоражить фантазию хиппи-извращенца, а ты только о его патлах и способна рассуждать?

Меня снедает любопытство: не пойдет ли у Уильяма изо рта пена?

— Ей семнадцать, Бэт! Семнадцать!

— Да, милый, я в курсе. Я была рядом в ту ночь, когда она появилась на свет…

— Одному Богу известно, во что еще он ее втянет — пьянство, наркотики! В конце концов, она попадет в полицию! И можно ставить крест на Оксфорде — а ведь из нее получился бы отличный врач. Мы и опомниться не успеем, как наша дочь забеременеет и угодит в какую-нибудь отвратительную муниципальную конуру, где подростки оставляют на лестнице шприцы и нюхают порошок. Этот парень возле нее не задержится — видно по его бегающему взгляду!

— Уильям, — твердо говорю я, — пожалуйста, перестань расхаживать туда-сюда. Я поговорю с Кейт. Ну, — поправляюсь я, — естественно, когда она начнет со мной разговаривать.

Уильям с рыком удаляется в свою берлогу. Я снимаю с конфорки кастрюлю, добавляю кусочек масла и принимаюсь толочь картошку для мясной запеканки.

Как мать, я ожидала ощутить многое, узнав, что моя дочь начала заниматься сексом, однако чувство облегчения было большим сюрпризом.

— Естественно, это не мое, — огрызается Кейт, когда несколькими днями позже я, собрав все свое мужество, припираю ее к стене.

— Ты уверена, милая?

— Спустись на землю. Буду я носить такой отстой.

— Значит, в последнее время ты не бывала на Бэйсуотер?

Она отводит глаза.

— Я же сказала тебе, уже несколько месяцев.

Теперь мне точно известно, что она врет.

— Кейт, — снова отваживаюсь я, — ведь вы с Дэном будете осторожны, правда? Я бы не хотела, чтобы ты…

— Что? Оказалась в такой же ловушке, как когда-то ты?

Она не то имела в виду. Она всего лишь подросток и не понимает, как это больно слышать.

— Чтобы ты упустила возможности, которые могут тебе представиться, — спокойно договариваю я.

Ее милое личико искажается.

— Извини, что доставила тебе такое неудобство, мама! Знала бы я, что лишаю мир нового Пикассо, я бы, конечно, постаралась вовсе не родиться.

— Кейт…

— Да брось, мам. Мы все знаем, как ты жалеешь, что мы появились на свет. Не беспокойся, теперь дома осталась одна я — от Сэма с Беном тебе уже удалось избавиться. И я скоро уберусь с твоей дороги. Тогда папа будет принадлежать целиком только тебе, о чем ты всегда мечтала.

— Это не…

— Знаешь, если это не твой и не мой корсет, то тогда чей, интересно?

Я потрясенно осознаю; Кейт хочет, чтобы я подумала, будто он принадлежит другой женщине. Ей это нравится. Неужели она впрямь до такой степени ненавидит меня?

— Кэтлин, я никогда даже на миг не пожелала, чтобы вас у меня не было, — говорю я с неожиданной для себя страстью и с силой хватаю дочь за плечи. — Я люблю тебя и твоих братьев. Вы принесли мне в жизни больше счастья, чем представляете. Быть матерью — гораздо труднее, чем ты думаешь, но я не отреклась бы ни от частички материнства. Единственное, о чем я жалею, — это что мне чуть-чуть недостало времени, чтобы понять, кто я сама, прежде чем взвалить на себя ответственность за других. Вот и все.

Кейт начинает дрожать. От гнева, несчастья или нетерпения — я не знаю.

Я отпускаю ее, и она тут же отбегает на другой конец кухни. Я стараюсь побороть порыв броситься за ней и заключить ее в объятия, как раньше, когда она была малышкой.

— Кейт, у тебя вся жизнь впереди. Весь мир для тебя. Не торопись. Сделай все то, на что у меня не было времени, — говорю я, стараясь избавиться от горечи в голосе. — Воплоти свою мечту в жизнь. Стань журналисткой, если хочешь, и получи Пулитцеровскую премию. Ах, Кейт! Я же не слепая. Я же знаю, как много для тебя значит учиться в Нью-Йоркском университете. Если ты в самом деле хочешь этого, я тебя поддержу. Ты должна убеждать своего отца, а не меня. Только не думай, что я не стану беспокоиться о тебе и скучать каждый миг, когда тебя не будет рядом. Конечно же, я стану скучать.

Смятение и надежда мелькают, сменяя друг друга, на лице Кейт, и на какой-то миг кажется, что мне удалось достучаться до нее.

И тут звонит телефон, разбивая вдребезги хрупкое мгновение.

— Кейт, милая, подожди, прошу тебя! Подожди.

Дверь громко хлопает. Мне хочется кинуться за ней, но я понимаю, что только отпугну ее. Она должна сама прийти ко мне. С несчастным видом беру трубку.

— Бэт, это Энн.

О Господи! Последний человек, с которым мне сейчас хочется общаться, — это мать Уильяма. Никогда не знаю, о чем с ней говорить. Ее сын отказывается с ней разговаривать уже двадцать лет. Вопреки его воле я поддерживала с Энн связь — в основном ради детей, но и ради нее тоже, как мать ради матери. Даже представить невозможно, как бы я себя чувствовала, если бы Бен или Сэм вычеркнули меня из своей жизни.

Или Кейт, конечно.

Изо всех сил стараюсь говорить приветливо:

— Энн, как поживаешь?

— Вообще-то не очень хорошо, — резко отвечает Энн. — Я только что вернулась от врача.

— Ах, бедняга. Все в порядке?

— В общем, именно это я и хотела с тобой обсудить.

К счастью, учитывая, как ужасно я поступила с Этной на прошлой неделе, можно сказать, что она не злится на меня подолгу.

— Тебе повезло, что я тебя так люблю, — со вздохом говорит Этна, — иначе я бы не рассказала тебе, что на трех твоих работах теперь красуются таблички «Продано». Да успокойся ты, Бэт. Я же сказала: они хороши.

Именно Этна помогла мне взглянуть на фиаско с Дэном с неожиданной стороны.

— А почему бы ему не запасть на тебя? — спрашивает она, склоняя набок голову (выкрашенную на этой неделе в зеленый цвет по случаю Дня святого Патрика) в свойственной ей манере. — Ты опытная, волнующая зрелая женщина, в которую однажды превратится и Кейт. Ничего удивительного, что он сражен. А он — прямо копия Уильяма, каким тот был двадцать лет назад, потому у тебя и намокли трусики.

По ее словам выходит, что все вполне безобидно, вполне нормально. У меня сразу поднимается настроение. У каждой глупой, неожиданно слегка влюбившейся женщины средних лет должна быть такая подруга, как Этна.

Поэтому, когда мне на мобильный звонит Дэн и умоляет позировать вечером на рисунке с обнаженной натуры — «Ну пожалуйста, Бэт! От этого зависит моя преподавательская карьера. Девушка, которая обычно позирует, сбежала с цирковым гимнастом. Пожалуйста, не смейся, я говорю правду», — конечно, я не могу отказать. Если честно, после удручающего разговора с матерью Уильяма я имею право дать выход своим эмоциям. А если где-то в глубине и есть некий легкий трепет совести — ничего страшного. Я же не собираюсь ничего такого делать.