Эми Эндрюс - Драгоценная ночь

Блэйк откинулся на спинку кресла. Фотографы следили за его лодкой? Они проследили за Эвой или кто-нибудь им сообщил?

Сама мысль об этом вызвала у него дрожь.

– Что сказали о фотографиях? – спросил он.

– Задавались вопросами, кто ты такой и являешься ли ты последним увлечением Эвы, – ответила Джоанна, все еще постукивая линейкой. – И не тот ли ты приятель, с которым она тогда пряталась от них целую неделю. Такие вот разговоры.

Блэйк не знал, как ему воспринимать эту новость, но она явно упрощала для них вопрос о разрыве, форсируя то, чему следовало произойти еще две недели назад.

По идее, он должен был бы испытать облегчение. Он его не испытывал.

– Что ж, есть выгода и в том, чтобы быть никем, верно? – задумчиво проговорил он.

Джоанна и Чарли переглянулись, и Блэйк почувствовал, что все это не к добру. Стук линейки усилился, и Блэйк выхватил ее из руки Джоанны.

– Ну же, выкладывай, – сказал он.

– Уже ведутся разговоры о твоей… ноге, – ответила она.

Блэйк помрачнел еще сильнее. Его нога? Конечно… Его шорты вряд ли могли ускользнуть от объектива.

– Должно быть, новостей сегодня мало. Уверен, скоро все о ней забудут.

По крайней мере, он на это надеялся, ибо направленный на его лодку объектив слишком напоминал ему прицел винтовки.

Джоанна покачала головой.

– Фотографии разлетелись по Интернету и новостям, – произнесла она с сомнением в голосе. – Английская пресса по-прежнему жаждет выяснить, где Эва провела ту неделю. Вся эта история с Грэйди Хэммом вызвала большую шумиху, Блэйк. Добавь к этому извечный интерес к ее личной жизни. Я сильно сомневаюсь, что все уляжется очень скоро.

Телефон Блэйка зазвонил.

– Это Эва, – сказал он, нажимая кнопку вызова.

– О нас фотографии в новостях.

Блэйк чуть не рассмеялся, слыша панические нотки в ее голосе. Без преамбулы. Сразу к делу.

– Да. Я знаю.

– Поверь, мне так жаль! Должно быть, они за мной следили!

Блэйк пожал плечами:

– Да, но я никто, так что… уверен, все скоро уляжется.

Ее стон был для Блэйка первым сигналом к тому, что, возможно, он недооценивал ситуацию.

– Блэйк, они выяснят, кто ты такой, за несколько часов. Их редакторы пожелают узнать о тебе все, и я не удивлюсь, если вся эта информация окажется в вечерних газетах. Кто-то, возможно, прямо сейчас роется в твоем мусоре.

Блэйк рассмеялся:

– С какой стати им рыться в моем мусоре?

– Потому что твоя рука была на моей заднице, – раздраженно ответила она. – И они не знают, кто ты такой, – это их с ума сводит. Рано или поздно один из них поймет, что ты – это тот парень, который присутствовал в моем доме три месяца.

Блэйку не верилось, что кого-нибудь мог заинтересовать такой парень, как он.

– И как только это произойдет, они поймут, какой я неинтересный, и переключатся на кого-то еще.

– О, Блэйк. Ты не представляешь, как это мешает жить! Да и откуда тебе знать?..

В ее голосе звучали нотки безнадеги, и он начал волноваться. За нее.

– Я большой мальчик, Эва. Уверен, я справлюсь.

– Я не думаю, что тебе следует идти сегодня вечером на лодку.

– Что?

– Думаю, они будут тебя ждать. Они чрезвычайно настырны.

И тут он понял, о чем именно шла речь.

– Значит, вечером тебя не будет?

– Нет.

Блэйк пытался сдержать разочарование. Часть его понимала, что это хорошо – то, что нужно было сделать еще две недели назад, – но другая его часть не хотела ее отпускать.

– Знаешь, если ты не хотела приезжать… хотела порвать со мной… могла бы так и сказать.

– Блэйк, нет! – Ее голос тут же изменился, и он поверил ей. – Поверь, тебе не захочется, чтобы я была там, где есть они. Может, встретимся где-нибудь еще? Может, в отеле?

– В отеле? – Блэйк поверить не мог в то, что слышит. – Ты говоришь о месте с почасовой оплатой или о своем обычном номере?

– Блэйк, прошу тебя! Я просто пытаюсь избавить тебя от всего этого! Все может выйти довольно гадко.

Блэйк фыркнул. Как будто его можно испугать гадостями. Впечатление создавалось такое, будто она пыталась спасти себя и свою репутацию.

Тем лучше. Ему и так не следовало доводить ситуацию до предела.

– Тогда делай что должна, – коротко ответил он и повесил трубку.

Он посмотрел на Джоанну и Чарли, которые, естественно, внимательно слушали.

– Ну а что будешь делать ты? – осведомилась Джоанна.

Блэйк закатил глаза:

– Сначала закончу все дела здесь, а потом поеду домой.

Чарли и Джоанна переглянулись, но он это решительно проигнорировал.

К вечеру Блэйк изменил свое мнение. Вечерние газеты пестрели фотографиями с его рукой на заднице Эвы, а когда он спускался по дорожке к своей лодке, то обнаружил Эву, окруженную папарацци. Несколько месяцев назад он не узнал бы папарацци, даже если бы об него споткнулся. Теперь же они были ему хорошо знакомы.

Он тихо удалился и оказался у Чарли, где нашел и Джоанну, переключавшую каналы в телевизоре.

Эва несколько раз звонила ему и присылала сообщения, но Блэйк, чувствовавший себя с приходом ночи все мрачнее, разговаривать не хотел. К тому моменту, как он завалился спать на кушетке, пресса знала его имя, воинское звание и серийный номер его медальона. К тому моменту, как проснулся, они знали еще больше.

Чарли встал рано, чтобы купить все основные газеты, и стало ясно – ничто в жизни Блэйка не считалось неприкосновенной темой.

Эва была права: он понятия не имел, какой ненасытной и бесцеремонной могла быть пресса. Его армейская биография вмиг стала всеобщим достоянием. Его военные командировки, подразделения, в которых он служил, взрыв и ампутация ноги, а также, крупным планом, фотография его протеза.

Одна из газет, взяв на вооружение его армейское прошлое, поместила на главную страницу заголовок: «Изувеченный герой Эвы». Заголовком другой стала надпись: «Плотник и леди». В статье имели место комментарии его соседей, людей, с которыми он служил, и клиентов, с которыми работал.

Но труднее всего было терпеть шумиху вокруг его награды. Его акт героизма, раздутый во всей своей сфабрикованной красе. Блэйку было противно их слушать. В новостях о нем говорили как о каком-то втором мессии, а у него перед глазами стоял Пит, умирающий в кузове санитарного фургона. И Колин, лежащий мертвый в грязи, пока сам он орал от боли.

Столько людей погибло или было искалечено, но их интересовало вот это дерьмо? Как люди, служившие с ним – люди, которые служат до сих пор и рискуют жизнью, – воспримут все это?

Он был в такой ярости, что ему хотелось рвать и метать. В ярости из-за мерзопакостных новостей, из-за привилегий стран первого мира, но прежде всего из-за того, о чем в глубине души он давно уже знал: так он жить не сможет. Под постоянным наблюдением. Эва и он жили в двух разных мирах и не должны были пересекать отделявшую их черту.