«Циники», или Похмелье - Нинель Сирык
Испытав полную толику ужаса за своё «невидимое» Я, Дора наклонилась к Глории, — Я когда-нибудь тебе всё расскажу. Глория, смутившись, опустила глаза, но сей же час, вновь пристально посмотрела, на Дору. — Не надо словно наперегонки: «Она меня видит насквозь. Отчего? Видит и молчит. Другая давно бы спросила, сказала… Ас ней интересно. Я даже не чувствую остроту той повседневной напряженности, той боли, что ношу в себе. Мне с ней не просто хорошо… Здесь есть нечто другое, более сильное, страстное…»
Дора берёт листок и пишет: «Пошли отсюда».
Морозный воздух приятен и свеж, серебристый иней сыпался под светом фонарей; зимний вечер уже прокрался в город.
— Куда ты хотела? — Глория берет горсть снега, растирает его в руке и он, словно песок, струясь между пальцами, сыплется вниз.
— В кино.
— Пошли. После фильма обе, задумавшись брели по завьюженным улицам. Словно сговорившись, миновали трамвайную остановку. — Глория, Сандра — твоя подруга? — Подруга? — переспросила Глория, — Я не знаю, как сказать, — она говорила медленно, казалось. обдумывала каждое слово, — подруга… А вообще-то нет, вслух рассуждала она, — нет; друзья… у меня их нет. А вот хорошая знакомая, приятельница — пожалуй.
— Я ей многое доверяю, — продолжала Дора, — но мы с ней тоже не друзья. И все же, у меня есть друзья, только не здесь. Глории показалось, что Дора, пусть и подсознательно, но хотела её в чем-то превзойти. Она резко повернула Дору за плечи к себе,
— Послушай! Друг — это очень много. Некоторым, а точнее многим, не под силу вес этого слова. Не-вы-дю-жат, понимаешь? И, лучше не говорить вслух «друг»; ибо иногда не считаешь человека таковым, а он тебе — истинно друг, даже больше. Не возлагай ни на чьи плечи эту ношу. Она сама определится. И кичиться ею тому, кто заметил сию ношу на плечах другого, значит — предать; а может быть и сбросить собственную такую же ношу с плеч своих. В общем, я толком не могу объяснить, я это чувствую. — Так, значит, у тебя есть друзья? — Не знаю. Вероятно, есть, а я не сумела их увидеть. А тем, которых я в душе своей считаю, может быть друзьями, им мы приписываем лишь своё личное отношение к ним, то есть, моя любовь к ним рисует мне мираж их любви ко мне.
Теперь Глория жалела, что столько туманного, непонятного наговорила Доре.
«Да и какое ей дело до моих рассуждений, моих отношений с людьми» — думала она, «у неё, может быть, всё по-иному, совсем иначе она может понимать, мыслить…» Глория вдруг почувствовала, как ей сдавило горло, виски; и тяжесть навалилась на тело…
Среди ночи Глория проснулась. Встала, стараясь не разбудить Дору и Сандру. Хотелось пить. Она вспомнила, что снилась выставка и, что её картины «прогорели». Тихо направилась к двери.
— Я не сплю, — прошептала Дора. Они вместе вышли на кухню. Сели у батареи отопления. — Глория, нам надо будет поговорить, и очень серьёзно. «Почему надо и, почему, именно со мной? Ужели она собралась мне исповедоваться?» Глория исподлобья взглянула, на сидящую рядом Дору. «Я её нарисую. Обязательно».
Уснуть не удавалось. Дора обняла Глорию, спрятала лицо на её груди. Дора испытывала непонятное волнение. Ей, вдруг показалось, что к её груди прильнул маленький ребёнок, который ищет материнского тепла, ласки, ищет спрятаться от невзгод непонятной ему жизни. — Малыш, — прошептала она. Ей, как в ту, первую ночь, захотелось пожалеть Глорию, обнять,
прижать к себе. — Малыш, — повторила она и погладила волосы Глории… Ей вспомнилась сказка Сент-Экзюпери «Маленький Принц», «…и я в ответе за тебя». Дора сама не могла понять почему, но с этого момента она стала считать себя ответственной за этого дорогого теперь ей человека.
Глория уже засыпала. Грудь Доры, то поднималась, то опускалась в дыхании, касаясь щеки Глории. Она едва расслышала «малыш», ей привиделся большой сад и бабушка, искавшая её и, звавшая
— Малыш! «Странно, почему «малыш», мелькнуло в мозгу у Глории, ведь бабушка никогда её так не звала. Потом бабушка подошла, погладила её по голове, и, наклонившись, поцеловала. Но отчего бабушка так долго не отпускает… и уже не бабушка, перед маленькой девочкой, … Глория открыла глаза. На губах она чувствовала тепло и вкус губ Доры. Глория сжала руку Доры, сказав: «Не слишком ли мы далеко зашли? — и, приподнявшись на локте, склонилась к её губам.
Дни пролетали в каком-то бешеном круговороте. Глория ходила заниматься с Дорой в читальный зал её института, там они просиживали днями, прерывая чтение лишь для того, чтобы сходить в кафе пообедать. Дора готовилась к семинару, Глория занималась философией, штудировала работы по вопросам современной литературы, живописи, эстетики. По дороге домой они делились впечатлениями пройденного дня, спорили, иногда даже ссорились. Глория многое поведала Доре о своей жизни. Дора… Дора о себе ничего никогда не рассказывала.
Однажды вечером Дора ушла «на часок» и не возвращалась двое суток. Глория не находила себе места. То ей виделась автомобильная катастрофа, то пьяный с ножом в руках и оскаленными зубами, то ещё какая-нибудь нелепость. Ночи, словно сплошной кошмар утомляли её до такой степени, что к утру, часам к шести, она забывалась двухчасовым тревожным сном и просыпалась вся в холодном поту…
Она открыла глаза. Над ней склонилось лицо Доры. — Я люблю тебя, — едва слышно сказала Глория. Но ты всё не приходишь. Когда ты придешь? Я ведь тебе не скажу этого.
Я боюсь взвалить на твои плечи мою любовь. Не надо. Дора перепугалась. Она принялась трясти Глорию. — Малыш, что с тобой? я здесь. Ну, смотри же.
Глория, ошалело уставилась на Дору. Они сидели за столом.
— Послушай, зачем ты так? Я не спрашиваю, где ты была. Но могла бы сказать, что не знаешь точно, через сколько вернешься.
— Прости, — Дора опустила глаза в стакан с чаем и, высматривала там себе оправдание, — Я у тётки была. Она уезжала, а я… — Не надо, — внезапно Глория вспомнила сон. И своё признание, показавшееся ей до нелепости глупым.
— Я ничего не говорила во сне?
— Нет, — Дора не поднимала глаз
