«Циники», или Похмелье - Нинель Сирык
Вновь задавалась множеством вопросов, которых, порой не могла разрешить. И вот — эти мысли закружились суматошным вихрем, заставляя вновь и вновь пытаться понять себя…
Вечером в комнате стоял садом. В сизом дыму светился фонарь на стене, велись нескончаемые разговоры, споры, внезапные взрывы смеха покрывали музыку. Глория и Дора сидели на кровати.
— Мне очень нравятся картины Сандры, — глаза Доры светились от возбуждения, давали знать о себе выпитый кларет и, вероятно сама тема разговора.
— Так, её считают одной из самых лучших художниц в академии. И все преподаватели пророчат ей большое будущее. Она показывала свой «Туман»? — Да. — Именно в этом пейзаже — вся суть Сандры, и в нём она выразила себя, как нельзя лучше. Картина будет выставляться в салоне искусств… Очень красивая вещь. Горы нарисованы, так, что ощущаешь тепло исходящее от них после жаркого дня и, в то же время, они такие… — Глория на мгновение замолчала, подыскивая слова, — … мужественные… и туман, едва одел вершины…»
— А твоё что-нибудь будет на выставке? Глория пристально посмотрела на Дору, словно, взвешивая, чего в той больше: искреннего интереса или игры. Тон Доры казался несколько наигранным. Помолчав, она ответила, — Да. Но я — портретист. — Ты писала портрет с Сандры? — оживилась Дора.
— О, нет, с неё я не писала. Дора удивленно вскинула глаза на Глорию. — Да-да. Не писала, — поспешила заверить Глория, — даже в голову, как-то не приходило. Ну, довольно о нас с Сандрой.
А вы чем занимаетесь? Они обе ещё путались в обращении друг к другу, пытаясь перейти на «ты», но, время от времени, возвращаясь к «вы». — Как и вы — студентка — филолог, только.
На ночь сдвинули две кровати вместе, чтобы уместиться всем троим.
Дора не спала. Что-то тревожное, беспокойное гнездилось в душе и терзало её.
Рядом ровно дышала Глория. «Странно, уже два часа прошло, а она даже не пошевелилась, — думала Дора, — как может человек спать не ворочаясь?» Прошло ещё некоторое время. Рука Глории легла на талию Доры, — ты не спишь? Дора увидела в темноте два тусклых блика гзаз Глории.
— Нет.
— А я спала. Проснулась. От чего не знаю. Обычно не просыпаюсь. Что-то, как будто тяжелое парит в воздухе. — Возможно, ты почувствовала то, что чувствую я. — Тебе плохо? — Глория придвинулась к Доре. — Да. «Зачем я сказала», подумала Дора, «сейчас начнется, а что
случилось? почему, да как..? кто?.. Фу, ненавижу расспросов». Она ждала. Однако, расспросов не последовало. Глория молчала. Дора, лишь почувствовала её теплое дыхание у себя на шее.
— Вообще-то, неприятно, когда не знаешь, что будет завтра, — прошептала Глория. «Она угадывает мои мысли» — мелькнуло у Доры. — Да, — ответила она, — очень.
— Ты Моцарта любишь? — дыхание Глории щекотало шею.
— Я больше люблю Крейслера, — ответила Дора и провела рукой по шее. Почувствовала, что прикоснулась к губам Глории и отдернула руку. — Я тоже. Но не это важно. Мне, если плохо, я начинаю слушать в уме какую-нибудь его вещь. «Это понимать как утешение? — подумала Дора, — хотя, ей вполне достаёт такта», она повернулась лицом к Глории и, вновь, коснулась её губ, но уже щекой. Ей захотелось прижаться к этим теплым губам… Глория поцеловала её. «Какая она…» — Дора не могла найти подходящее слово, мысли её путались, она плохо понимала, что с ней происходит, — «ей, наверное, тоже плохо. Я ловлю себя на том, что хочу её пожалеть. Обнять её? Но, вдруг, не так поймет». Дора вновь почувствовала дыхание Глории на шее и мягкое прикосновение. Кровь прилила в голову, «да, ей тоже отчего-то тяжело. Но она меня не стала расспрашивать — значит, тоже не любит, когда её донимают». Дора обняла Глорию.
Утро пронзило солнцем комнату. Дора открыла глаза. Сандры уже не было. Она ушла на занятия. — Нет, — четко и громко сказала Глория. Дора резко повернула к ней голову. Но Глория спала. — Нет, — повторила она, — я понимаю, что запуталась в собственных мыслях. И на что дана человеку голова? Я до сих пор не пойму… — она говорила уже не так внятно и, Дора дальше не разобрала.
Дора коснулась рукой щеки спящей, — Философские проблемы лучше решать в бодрствующем состоянии. Глория открыла глаза. Осмотрелась. — Ох, даже сразу не поняла, где я. — Здесь, со мной. — Ты сегодня не идёшь на занятия? — Я во второй половине дня иду в библиотеку. — Дора, Сандра сильно переживает? — Муж недавно приезжал. Молил вернуться, не оставлять его. Но ты же знаешь её. Если сказала — так оно и будет. А ты сегодня свободна? — Я всю неделю отдыхаю. У меня «перекур». Через неделю начну, а вернее, продолжу подготовку к выставке. Два месяца поработаю здесь, а потом — на стажировку. Полгода — на лоне природы, красота! — У тебя недурные планы. А у меня — сессия на носу… Ах, да, я хотела предложить тебе пойти со мной, заниматься. — В читалку? Пожалуй, можно.
Они сидели уже часа три. Дора готовилась к семинару. Глория конспектировала Гассенди. Рядом — Ремарк. Читальный зал был переполнен, знойная тишина усыпляла. Глория, когда чувствовала, что засыпает, оставляла книги и выходила на улицу. Пять-десять минут прохаживалась вдоль здания. Мороз пробирал до костей и — вновь в духоту зала. Дора победоносно высиживала час за часом и, казалось, её даже не тянуло ко сну. Когда после одной из таких прогулок, Глория села за стол, Дора кивнула ей на записку. Глория прочла: «Почему ты читаешь час одну книгу, час другую? По-моему, это рассредоточивает. Тем более, такие разные вещи».
Глория ответила на таком же клочке бумаги «Так удобнее. Напротив, мне легче таким образом усваивать. От чтения одного и того же в течение дня одуреть можно. Кстати, философия прекрасно компонуется с художественной литературой».
Дора прочла, улыбнулась, но, когда встретила взгляд Глории, вдруг, улыбка замерла на её устах, а зрачки расширились в недоумении. Глория смотрела прямо ей в глаза и одновременно мимо. Куда-то, словно далеко-далеко, но всё же — в душу ей, Доре.
А её душа была скрыта от всех. Она никогда и никому ничего не рассказывала из того, что таилось на дне её сердца. И этот взгляд
