Вера Копейко - Найду и удержу

И еще одно, Наталья ухмыльнулась. Клюквенный сок — вот подтверждение ее игры. Если бы она все это пыталась проделать всерьез, то выбрала бы другую жидкость, скорее всего настоящую кровь. Это нетрудно…

В двери проскрежетал ключ, вошел Саша. Увидев его спокойное — или равнодушное? — лицо, она слегка растерялась.

— Привет, — сказала она. — Вот и я, живая и здоровая.

Он уставился на жену.

— Какой спектакль, да? Я теперь чувствую себя асом пиара, — говорила она, смеясь.

Саша подошел к ней вплотную и тихо спросил:

— Оно было номер два или номер один?

Наталья свела ниточки бровей, над которыми недавно трудилась косметичка.

— Оно? Что такое — оно? — переспросила Наталья.

— Резиновое изделие, в которое ты налила клюквенный сок, было номер один или номер два? Ему какое подходит? — Голос Саши звучал по-прежнему спокойно.

Уголки накрашенных губ дрогнули. Саша смотрел на жену и, казалось, видел, как шестеренки в голове крутятся все быстрее. Они всегда крутились быстро, без пробуксовки, но сейчас явно превышают скорость.

— Номер два, — ответила она. — Как у тебя. Они твои, между прочим. — Красные от помады губы разъехались, а глаза сощурились. — Мы их не смогли… истратить.

— Я рад, ты здорово сэкономила, — насмешливо бросил он. — Но имей в виду, только их ты и можешь положить к ногам Серафима. Ты не получишь клуб.

— Разве? — Она резко повернулась к нему, глаза зло блестели.

— Или у тебя будут крупные неприятности. Есть такая статья, она называется шантаж. Тогда твой пивовар забудет, как тебя зовут. Его пиву черный пиар не нужен.

— Угрожаешь? — прошипела она и стиснула кулаки. Она хотела сжать пальцы крепко-крепко, но длинные ногти больно впивались в ладонь.

— Обещаю, — ответил Саша и пошел к себе в комнату. На пороге он остановился. — Мне жаль тебя, Наташка, — сказал он. — Он не женится на тебе.

— Не сейчас, согласна. — Она кивнула, челка упала на лоб, почти скрывая глаза. Он только сейчас заметил, что у нее новая прическа. Она молодила бы ее еще больше, если бы не губы, тонкие и слишком ярко накрашенные.

— Хочешь совет? Смени помаду, Наталья.

— Что бы ты в ней понимал, — прошипела она. — Это «Палома Пикассо», Ястребов.

— Сейчас только на Дорадыковском разъезде блондинки красят губы такой помадой. Ты разве не заметила летом в Париже?

Наталья тяжело дышала. Эта кроваво-красная помада с лейблом «Палома Пикассо» досталась ей в подарок, она экономно тратила ее.

— Это… это тебе сказала твоя… твоя…

— Не ищи слово, не трудись. Она. А вообще-то мне жаль, что ты с самого начала сделала не ту ставку.

— Тогда я сделала ту ставку. Но сейчас все переменилось. Я больше не хочу жить в девятнадцатом веке.

Эти слова прозвучали на редкость искренне, поэтому Ястребову захотелось узнать, о чем она.

— Ты о клубе?

— Не только. — Наталья покачала головой. — О нашей жизни здесь. Сейчас другое время, я хочу жить в нем. Мне нужны деньги. Они — пропуск в завтра. А ты до конца дней будешь стрелять из пушек на радость европейским пенсионерам. — Она засмеялась.

— Мне нравится. Мне не нужно новое время. Мне нужно мое собственное.

14

— В отпуск, — объявила Лидия Родионовна, взглянув на бледное лицо дочери, которая вернулась в первом часу ночи. У нее были ярко-красные губы, но не от помады — такие губы, знала она, бывают от поцелуев. Она понимала, где была Варя сегодня до полуночи, она слышала рокот мотора сразу после того, как дочь вошла в прихожую.

Варя молча разделась, потом прошла в гостиную, села на диван. Кот Мидас немедленно кинулся к ней на колени, как будто весь день ждал такой возможности. Он улегся и замурлыкал низким, на удивление мужским голосом.

— Ты едешь в отпуск? — спросила Варя, отпуская с коленей кота Мидаса и наблюдая за траекторией его полета. Кот благополучно осел на подушку оливкового цвета, которую специально для него сшила Варя, а потом украсила зелеными бантиками по краям. Он обратил к хозяйкам узкие зеленоватые глаза, Варя подмигнула ему и посмотрела на мать.

— Нет, в отпуск отправляешься ты.

— Это приказ? — Варя насмешливо посмотрела на мать.

— Считай, что иерархия подчинения возвращается, Варвара.

— Но я помню, как мы с тобой выпили целую бутылку французского вина… по случаю окончания прямой зависимости — мать-дочь, а также за установление просто дружеских отношений двух женщин.

— Да, это было. Но я хочу на время вернуть былую власть. — Мать села рядом с Варей на диван. — Ей-богу, сейчас тебе лучше всего уехать. Пускай все уймутся, успокоятся. Прогремят новые скандалы, они увлекут горожан…

Мидас поскреб когтями подушку, словно пробовал ее на мягкость, потом, оценив, осторожно поджал лапы и осел на них. Он закрыл глаза, жесткие, словно из проволоки, усы расправились, будто Мидас довольно улыбался: ну вот, сейчас эти женщины договорятся.

— Мидас, ты сплюшка, — сказала Варя, отвлекая внимание матери от себя. — Вообще-то ты великоват для такого сравнения. Сплюшка — маленькая птичка.

— Ты сознательно назвала его Мидасом? — спросила мать. — Ты веришь в его способность все превращать в золото?

— Сознательно, — кивнула Варя. — И в противовес себе. Мне казалось, что все, к чему прикасаюсь я, превращается в… пыль, — бросила она. — Все, ну просто все. — Она поднесла пальцы, сложенные щепоткой, к губам и подула.

— Но теперь ты так не думаешь. Не верю.

— Нет. Но я взяла Мидаса не сегодня. — Варя засмеялась.

— Как говорит Сергей, — лицо матери внезапно стало нежным, — иногда человек попадает на закрытый для него путь.

— Что тогда?

— Ничего. Надо найти другой. Ждать, когда прежний откроется. Если он тебе еще нужен.

— Ты… так и делала, да? — Варя с любопытством посмотрела на мать.

— Да. Мой путь открылся. Тебе тоже откроется. Так что поезжай отдохни.

— Куда же ты меня отправляешь? — спросила Варя, хотя знала сама.

— Звонил дед, он просит, чтобы я уговорила тебя пожить на биостанции.

— А он уже возвращается? — Варя удивилась. — Но сейчас самое время записывать певцов конца зимы.

— Да. Но его коллеги-птичники зовут приехать в Питер, на конференцию.

— Понятно. А он не дописал голоса мартовских птиц. Он хочет перекинуть это дело на меня. Что ж, придется мне заняться благотворительностью, — фыркнула Варя.

Она любила биостанцию. Там тихо, спокойно. Казалось, при одной мысли о ней абсолютно чистый воздух покалывает ноздри. Варя почувствовала запах горящих в печи дров.