Мэри Смит - Непростой случай

— М-да, серьезно… — Айви нахмурилась и провела рукой по своим коротким волосам. — О'кей, изложи мне худший вариант. Что с тобой может случиться?

У Долорес комок подступил к горлу.

— Ладно… Самое худшее, что может со мной случиться, — это если я отчаянно влюблюсь в него. А что, если ему вскоре надоест моя дряблая кожа и он найдет себе грудастую блондинку вдвое моложе? Зачем мне лишние страдания?!

— Уй-й! — болезненно сморщилась Айви. — Иными словами, ты боишься повторения пройденного.

— Да.

— Ну что ж, тогда не теряй головы и помни, что тебе ни в коем случае не следует выходить за него замуж.

Долорес кивнула.

Действительно, ей давно пора перестать корчить из себя испуганную девственницу. Они с Эдвином могли прекрасно узнавать друг друга и получать от этого удовольствие. Что здесь такого? Оба они взрослые люди с головой на плечах и как-нибудь сумеют не увязнуть в болоте любовных страстей и прочего романтического вздора.

Долорес тяжело вздохнула. Она независимая, опытная женщина. Она сумеет держать себя в руках.

Однако всю неделю Долорес непрерывно боролась с собственным сердцем, чувствами и здравым смыслом, хотя и знала, что окончательно пропала. Взрослая женщина сорока двух лет не имела права позволять себе терять голову от любви. Такое простительно только подросткам.

Она каждый день звонила Оливеру по телефону, а во вторник и среду, ее выходные, Эдвин приезжал в гостиницу, чтобы побыть с ней. Он рассказывал ей истории о своих невероятных приключениях в разных частях света, и Долорес смеялась до упаду. Они долго гуляли по лесу, говорили о детях, о работе, о путешествиях, и самые простые вещи внезапно начинали казаться очаровательными.

У них было много общего, включая любовь к вкусной еде и путешествиям и то, что у каждого из них была бабушка-иностранка. Бабушкой Долорес была чопорная англичанка, которая привила внучке привычку в пять часов вечера непременно пить чай. А бабкой Эдвина была эксцентричная итальянка, поощрявшая в мальчике мятежный дух.

Однако существовали и различия. Долорес в детстве была послушной, делала все, что от нее хотели, и не доставляла родителям никаких хлопот. Эдвина же отличали строптивость и ненависть к школе, за стенами которой существовал целый мир, настоятельно требовавший изучения. Родители хлебнули с ним горя.

Неторопливо, день за днем узнавать, что представляет собой Эдвин как личность, оказалось для Долорес чудеснее всего на свете. Эдвин Оливер был человек уникальный. Долорес открыла, что за его склонностью к шуткам и стремлением поддразнить собеседника скрываются глубина и надежность. Ей это нравилось. Нравились его лукавая улыбка, смешливые глаза, хвойный запах его одеколона и то, что он всегда с любовью отзывался о своих детях.

Он целовал Долорес, говорил, какие у нее чудесные, чувственные губы, нежно и интимно ласкал, но не требовал большего, как будто был уверен, что Долорес нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Она тоже была уверена в этом, но время — понятие растяжимое…

Однажды днем позвонила Айви и задала вопрос в лоб:

— Ну что, ты уже переспала с ним? Каков он в постели?

— Айви!

На том конце провода раздался смех.

— Что, нескромный вопрос?

— Да. Но если хочешь знать — нет, не переспала.

— А что тебе мешает?

— Побойся Бога, ведь мы с ним еще так мало знакомы. Мы же не кролики!

— Думаю, им живется веселее нашего… И чем же вы занимаетесь? Ведете умные разговоры о политике и ядерной физике и подавляете плотские желания? Вот дураки-то!

— Ох, успокойся, Айви!

Айви хохотала как сумасшедшая.

— Не забывай, тебе осталось не так уж много. Я бы на твоем месте даром времени не теряла.

— Прекрати немедленно! — обрезала ее Долорес. — Мне пора бежать. Поговорим позже.

От ее тихого, спокойного существования не осталось и следа. Хотя ее распорядок дня оставался прежним, казалось, что она прошла сквозь волшебную дверь и оказалась в прекрасной и таинственной стране. Небо никогда не было таким голубым, дождь никогда не казался таким освежающим. Она постоянно чувствовала легкое головокружение, дрожала, как лист на ветру, ощущала легкость в ногах и готова была танцевать.

А душа и впрямь пускалась в пляс, когда Долорес слышала голос Эдвина по телефону или ощущала прикосновение его большой, теплой руки. Когда же он целовал ее на ночь, эта пляска превращалась в канкан.

Впрочем, у Долорес не было ни времени, ни желания анализировать свои чувства. Она была загипнотизирована, очарована и всеми силами пыталась скрыть свое состояние от чужих глаз. Ей не хотелось выглядеть глупой, смертельно влюбленной школьницей.

Однако она действительно была влюблена. В сорок два года. Она, мать взрослой дочери.

А взрослая дочь, приехавшая на уик-энд, все поняла с первого взгляда и широко улыбнулась.

— Ну что, он окончательно свел тебя с ума, да? — спросила она, сияя от радости.

— О ком ты говоришь? — спросила Долорес, притворяясь дурочкой.

— Об Эдвине Оливере, — пояснила Кора. — Неотразимо сексуальный Эдвин Оливер свел тебя с ума. Я знала, что он на это способен.

Долорес почему-то ужасно смутилась.

— Вовсе он не свел меня с ума, — солгала она. — Мы видимся иногда, только и всего.

Голубые глаза Коры искрились смехом. Она наклонилась и прошептала:

— Не ври, ма… — А потом не выдержала и расхохоталась: — В любом случае, я за тебя страшно рада!

Долорес сидела в своем рабочем кабинете, когда перед ее письменным столом неожиданно возник Эдвин. У нее тут же часто-часто забилось сердце. Облаченный в костюм с галстуком и распахнутое кашемировое пальто, Оливер был образцом мужской элегантности, за исключением прически, приведенной ветром в живописный беспорядок. Впрочем, это только прибавляло ему шарма. Долорес подавила желание провести рукой по этим непослушным волосам и пригладить их.

— Привет, — сказала она, любуясь его улыбкой.

— Привет. — Он наклонился через стол и поцеловал ее прямо в губы, ничуть не беспокоясь, что кто-то может пройти мимо открытой двери и увидеть их. Эдвина абсолютно не волновало мнение окружающих, и это ей тоже очень нравилось в нем. — Я знаю, что временами вывожу вас из состояния душевного равновесия, и искренне надеюсь, что вы на меня не обижаетесь.

— Я не обижаюсь, — пробормотала она, как и подобало отвечать смертельно влюбленной женщине. Ее душа пела от радости. О да, он лишал ее душевного равновесия, еще как лишал… Долорес глубоко вздохнула. — А я думала, вы сегодня работаете…