Опилки - Алесь Дворяков
Почти неугомонное явление под названием безнадёжная полиамория шагало красными рядами по его чахоточным будням. Если бы списки пассий из его параллельного мира составились, то непременное их обновление не заставило бы себя ожидать. Отуманивали все и понемногу. Кто словом, кто станом, а кто чем горазд. А всё же дикой и внеутробной была потребность восхищаться многими и никем у Пашки. Что это за любые красивые девушки? Всего лишь повод повосхищаться. Как всё старо и обгрызанно!
Кто там по плану? Первая – Даша. Даже Дашище. Ноги – во, а веснушчатое лицо с вечно тёмными от косметики вéками вроде даже ого. И куда только смотрит начинающаяся филологиня? Павлик ловил девушку всеми невидимыми лассо в обескураженном разуме и всё что-то мог, чего-то желал. Наверно, чтоб только поздороваться, а там – в диванный интернетик по-обломовски залечь и удобно полуглупости из хранилища своего этой Дашке строчить.
– А ты хотел бы секс?
– Не. Чёрт знает, куда бы меня увела, фитоняша с чипсами!
– Я тут голову разбила в аварии, а до этого помню, что была в тебя влюблена, мне хотелось с тобой встречаться.
Какая двурушная милашка. Двурушнее Мелинды, держащей за руку меня и ещё одного парня. Я с ней больше не хочу.
Кто на очереди паноптикумской далее? Видимо, та современно-набожная и чересчур весенняя леди, что только и могла дать Павлику чудесно-радужные переживания о нескончаемом будущем и тошнотворный оптимизм из всех щелей. Инна разбелелась своими сдержанностями, а после пропала с радаров обнаружения чего-то влекущего, как когда-то соседская Оля, которую Пашке прочили в невесты.
Номер три, №3, number three. Это явно из интернета по его душонку обрюзгшую пришла. Какая-то весьма виртуальная девушка Анфиса. Парочка жарких перевоплощений – и экспонат заброшенный, уставший, больше не желающий, чтобы в него кто-то кое-что вбивал.
Сейчас как стану обидчивой!
Кто там? Ещё одна Даша? Ну, уж эта местная шалашовка как только ни ухитрялась ухватывать личное время у парня тут и там. А окончилось всё банальной сценой с участием обидчивого: его обвинили с помощью шуточки в отсутствии возможности целоваться. Вечноидущий поиск, чтоб его.
ходящие.html
Едут и идут. Иногда с целью. А иногда просто чтобы поржать. Но всё же идут. Кто-то назовёт их малолетними пошлячками, но они девчонки, девушки, девули. Все дарят ароматы и запахи, с которыми повседневный воздух приобретает новые окраски, и о них даже не мечтал зюскиндский Гренуй. Словно ангелохранитель впереди, несёт каждая из них за собой чуть ли не на привязи и свои телесно-бестелесные безъязыковые выражения, с которыми не поспорить ни за что на этом свете: можно только вдыхать, расплываться в орущем вечере.
Ощущая обдавшую тебя смесь каждый раз всё более усовершенствованного аромата, можно только мечтать закрыться, зарыться в этом живом ландшафте женской уличной чистоты, чувствуя бесподобные грузы лишь носительниц, щекочущих мозг, на коленях. От того, чтобы обдышаться всей этой жизнью, полной безвинности и неведенья чего-то клокочуще-помойного, обвалиться на один короткий миг в этот карьер первобытного парфюма, уже ничто не удержит, только подыхание августовских вечеров. Может, один из вечерочков мог бы быть таким?
палаточная.jpeg
Небо слишком космическое. Ещё не угомонилось одно светило, но появилось другое. А на земле – эта девушка, освещающая кроны деревьев и ослепляющая ещё больше его, орудующего топором и устанавливающего эту зеленеющую палатку. Замерло всё, даже стуки сердца, ночные звуки. Такая тишина никогда не пугает, если ты не один. А ты уже не один. Руки касаются щёк цвета заката.
А теперь я расскажу тебе нестрашную историю за костром, разными словами (я не надоем?). Слушай о своих суперимпрессионистических впечатлениях от тебя, каждый раз по-новому. До невозможности хорошая, до бесконечности добрая, до безупречности милая, ты будешь только склонена к земле тяжестью налившихся пунцовостей щёчек, а говорить ничего и не надо. Посмотри, как колышутся ели, варьируется кардиограмма твоего кровокачающего органа. А какое тебялюбивое небо смотрит и надивиться не может вместе со своими мерцающими галактиками! Оно даёт жизнь.
Одна из галактик – твоя палатка. Уютная до невозможности. Баю-бай, засыпай со мной, улыбаясь, сколько сможешь, и только потом скажи, что твоё сердце пропустило удар, когда ты увидела другого парня в метро.
паноптикум(2).gif
Была мелкая плаксивая девчонка, жаловавшаяся на парня беспрерывно? Да, добро пожаловать, дорогая-любезная, к Пашке на не-чай!
Мы иллюзировали любовь, а ты не поняла.
Жена, обманывающая мужа секс-переписками со скучающим многострадальцем? И ты иди сюда, на перекрёстки почти больших и весьма неумелых рук парня! Девушка, рвущая чулки ради забавы и делающая фото для Павлика без его просьб? Оу, как сумасшедше, девочка из культурненькой столички! А, ещё вон та, как бы раздающая золото бомжам и готовая сношаться на балконе гостиницы без презервативов. Не надо противозачаточных, оставайся в той же столичке. Всё смеркадилось. Тридцатилетняя тётя-поэтесса, ты тоже не приходи! Что касается тебя, модель, выньстограмм-модель, то всё не очень плохо закончилось: возможно, банально запретил общаться со мной твой бойфренд.
Нескольких моих жизней уже нет, удаляю эти ваши интернеты! Сколько только бессмысленного света от экрана телефона впитали в себя стены…
Достаточно экспонатиков у Павла Владимировича. Вон там ему на заброшке большого города продолжительно снится полуофициально-сверхсортная Аля, морская девица, затянувшая в свою пену года на два.
Она Ктулху-Ктулху-Ктулху?
Просто дружба, френдзонушка. Гуляя с Лёшкой во сне, Павлик пересекается невидимыми никогда лазерами с этой темнеющей от всей души бестией и разрывается так же, как и угодил ранее в её капканки. Надо было устроить такой же животрепещущий диалог, как и его друг:
– Ты на море?
– Да.
– Встретимся?
– Нет.
Как же их много всё же. На повторе, на repeat’е. Заполоняют его.
Эх, дурачок, всех-то их и не упомнишь.
И такое бывает.
Одна из затяжных – Ева. Страшная в своей сложности. Волхвиня. Странная женщина. Аперитив перед бездной затяжности. Вот уж на кого рёбер хватило.
Умеешь же сливаться с реальностью, Ев!
Пашка её любил бы, если бы она не была такой бешеной. О такой любви стыдно было кричать, а порой приходилось. Девушка смотрела так, будто надо было с ней заговорить.
– Сколько ещё будешь по ней сохнуть?
– Да.
– Ты что, дебил? Пошёл в магазин узнавать о линзах синего цвета, чтобы понравиться ей?
Всё этакое впору сравнить с мороженым чистейшего сливочного вкуса, внутри которого лежат непереваренные всеми унитазами мира гвозди. Либо с морсом из ягод после дефекации. Тоже в топку мысли о Еве, утверждавшей, что Пашка своими рассказиками делал её лучше.
Вот же влюблённый самовнушенец какой! Это всё какая-то банальщина.
Да, такой вот я у тебя жентльмен.
А она не знает, где она и с кем, да и пошла она к чёртику, муза, вызывавшая ощущение потерянности в
