Эстер Роузфилд - Тропою страсти

Ее никогда нельзя было обвинить в излишней изнеженности, думала она, стаскивая с себя промокшую одежду и переодеваясь в теплый спортивный костюм. Она тяжело вздохнула и бросилась на кровать, пытаясь собраться с мыслями. Конечно, она вообще не должна была находиться здесь, но теперь уже бессмысленно переживать и злиться — от этого ничего не изменится. Правда и то, что она замерзла, устала, и сознание почти отказывалось ей служить. Но дело было совсем не в этом, а в том, что все ее инстинкты хором, в один голос кричали, предупреждая, что Луиджи что-то замышляет и, что бы это ни было, чем бы ни казалось, ничего хорошего от него ждать не следует.

— Вам нехорошо? Что-то не так?

Вскрикнув от неожиданности, Джесс приподнялась, повернувшись на кровати, и села. Она даже не слышала, как открылась дверь, но тем не менее в ногах кровати стоял Луиджи и смотрел на нее взглядом, лишенным даже намека на участие.

— Вам никогда не говорили, что невежливо врываться в чужую спальню без стука? — рассердилась Джесс.

— Я думал, вы уже поняли, что я слишком неотесан для таких тонкостей, — медленно произнес он, еще раз окинув холодным надменным взглядом ее напряженную фигуру.

Джесс сердито смотрела на него, храня молчание, разрываясь между жгучим желанием закричать, чтобы он убирался прочь, и необходимостью выяснить, что он затеял.

— Должен сказать, что вы не кажетесь мне особенно больной, — безжалостно заявил он, подходя к краю кровати, — хотя, наверное, внешность бывает обманчива…

— Что вы задумали? — прошипела Джесс, плотно обхватив руками коленки и глядя на него взглядом затравленного зверька.

— Задумал?

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Вы говорили, что мы остановимся в гостинице!

— Так и есть.

— Ничего подобного! Это частный коттедж!

— Если вы хотите спорить по мелочам…

— И вдобавок миссис О'Брайен сказала мне, что должны были приехать двое мужчин! Вы обманули ее!

— Милая моя Джесси, — протянул он, — я сомневаюсь, что кто бы то ни было даже в столь преклонном возрасте, как миссис О'Брайен, может принять вас за мужчину.

— Вы издеваетесь надо мной! Что это вы вздумали? — Она испуганно вскрикнула, когда Луиджи присел на край кровати. — Уходите! Убирайтесь отсюда! Я сейчас закричу!

— Джесси, не надо впадать в истерику.

— Истерику? Как вы смеете! Сначала вы ведете себя как отвратительный грубиян, потом врываетесь без стука…

— Ладно, прошу прощения. Со мной вам действительно пришлось нелегко… Но мы же приехали сюда для работы, и если мы встанем друг другу поперек горла, то дело от этого не выиграет.

— Я не имею ничего против работы, но мне невыносим обман, благодаря которому вы заманили меня на этот остров.

— Обман? — удивился он. — Джесси, вы родились подозрительной или что-то сделало вас такой?

Джесс уткнулась головой в колени.

— Вы переворачиваете мои слова!

— Проклятье! Ничего я не переворачиваю! — взревел Луиджи. — Я задал вам прямой вопрос. Возьмем, к примеру, меня. Я по натуре не подозрителен, но все же мне пришлось научиться понимать, что люди далеко не всегда таковы, какими себя изображают. Позже я обнаружил, что все труднее становилось верить кому-то, кроме ближайших друзей, и не без оснований! Я всего лишь спросил вас, были ли вы такой подозрительной от природы или что-то сделало вас такой, вот и все!

Джесс подняла на него глаза, удивленная его словами. Луиджи начинал разговаривать почти как обычный человек, и по непонятной причине именно это помогло ей понять, что она обманывает себя: ее беспокоили вовсе не мотивы, по которым он привез ее сюда, нет — она боялась, а точнее, была в ужасе от того, что почти влюбилась в этого мужчину, причем без малейшей надежды на то, что это чувство когда-нибудь станет взаимным.

— Кое-что сделало меня такой… — с трудом ответила Джесс.

— Вы расскажете мне что?

Джесс отрицательно замотала головой. Эта внезапная перемена в ней самой делала ее слишком уязвимой.

— Джесси, дорогая! У меня не было выбора при размещении… — Он недоуменно развел руками. — Черт! Надеюсь, вы не боитесь, что я начну к вам приставать?

— Конечно нет! — в совершенном ужасе от представившейся ее воображению картины вспыхнула она.

— Благодарю Бога хотя бы за это, — пробормотал Луиджи с усмешкой.

Какая-то легкость, прозвучавшая в его смехе, разительно контрастирующая с ее собственным нервным напряжением, внезапно наполнила ее обидой.

— Единственная проблема, которая беспокоит меня, — жестко проинформировала она, заключается в том, что, учитывая ваш непредсказуемый скверный характер, я могу кончить свою жизнь на электрическом стуле, как осужденная за убийство!

Он, смеясь, поднялся.

— Не думаю, что до этого дойдет, во всяком случае, не сейчас, когда я решил исправиться. — Он явно поддразнивал ее. — А чтобы доказать вам, что перевоспитался, я сварю для нас кофе. Разбирайте вещи, и, когда вы спуститесь вниз, я подам вам его прямо перед нашим великолепным камином.

Джесс тоже поднялась с кровати.

— Мне жаль портить столь восхитительную картину, — начала она, безуспешно пытаясь избавиться от постепенно обволакивающего ее ощущения мягкого тепла, — но сомневаюсь, что этот дом может обеспечить вас таким кофе, какой вы любите…

— Ха! Очень немногие дома могут этим похвастаться, поэтому все необходимое у меня с собой! — усмехнулся Луиджи.

— Что? — Джесс расхохоталась неожиданно для себя. — Правда?!

— К выбору кофе я подхожу почти так же разборчиво, как к своим женщинам… — негромко произнес он, касаясь ее плеча. — О, если бы вы знали, Джесс, насколько желанной вы мне кажетесь… особенно, когда смеетесь! О, как вы сейчас хороши!

— Луиджи!.. — запротестовала она, но едва произнесенное, имя застыло у нее на устах, когда он медленно и ласково притянул ее к себе.

— Знаете ли вы, Джесси, какой прекрасной вы становитесь, когда смеетесь? — выдохнул он, осторожно прикасаясь щекой к ее волосам.

Будучи не в силах ничего сказать, Джесс сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но близость его тела подействовала на нее, как сильный наркотик.

— Смех придает вам особенную прелесть, — прошептал Луиджи, все крепче сжимая ее в объятиях.

— Луиджи, я… — Ее слова были заглушены легким, дразнящим прикосновением его уст к ее устам, но тепло этого легкого прикосновения стремительно превратилось в жар страсти, когда ее губы приоткрылись в неосознанном, но сладостном и откровенном приглашении, а страх, сковавший ее, когда она с чувством фатальной обреченности поняла, насколько теперь близка к тому, чтобы отдаться ему, был мгновенно подавлен горячей волной желания.