Сказка про Ливень - Алина Андреевна Верходанова
— Хорошо, что ты пришел, — сказала мне женщина. — Я никак не могла заставить ее плакать.
— Думаю, ей не стоит пока рисовать. По крайней мере, ее.
Я ушел поздно ночью, так и не дождавшись, когда Л. проснется.
А перед глазами стояли сотни лиц на белой бумаге. И еще одно ждало меня дома. Просто еще одно лицо.
***
Она кричала во сне. Дико. Неистово. Срывая голос. Она металась по подушкам, спутанные волосы липли к лицу и шее, не давая дышать.
Она бежала во сне, закручиваясь в простыни и одеяла, задыхаясь в этом текстильном коконе.
Она рыдала во сне. Всхлипывая сдавленной грудью. Слезы текли по лицу, оставляя темные потеки не снятого вечером макияжа.
И ее крики, стоны, ее рыдания разлетались, как вороны, испуганные выстрелом — так показывали в кино. Никто не слышал. Запертая в толстых стенах, виниловых обоях, пластиковых окнах, двойных дверях, шторах и ламбрикенах, она кричала, выбрасывая звуки в этот звукоизолированный мир. Идеально одинокий мир ее квартиры. Никто не услышит.
В доме было тихо. Темно и тихо. В мире было тихо. Она кричала. Она вопила. Она разрывала тишину вокруг, но не могла проснуться. Никто не слышал.
Ей снова снилось, что в ее жизни есть кто-то. Не Кто-то Особенный — бог с ним. Просто кто-то, кто может слышать ее дикие крики до боли в горле. До хрипоты.
Ей снова снилось, что в ее жизни есть кто-то. В ее жизни все еще не было никого.
***
Я подскочил на кровати, готовый бежать. Я хватал ртом воздух — я задыхался, как после бешеной скачки, я вырывал из темноты очертания комнаты, но все как всегда, без неожиданностей: я дома, я один. И только дикий крик, разорвавший мой сон, все еще звенел в моей голове.
Я умылся, но вода, падающая в раковину, отражала этот крик много кратно, и я слышал его снова и снова. Я никак не мог избавиться от него. Крик боли, отчаяния, одиночества. Ужасный кошмар: непроглядная темнота закрытых глаз и крик. Я никак не мог проснуться. Глядя на себя в зеркало, я все никак не мог проснуться и увидеть хоть что-нибудь, кроме темноты вокруг и кровавых вспышек голоса, разрывающего ночь на куски.
Я сидел в кресле, запрокинув голову, смотрел в потолок. И в моих мыслях не было ничего. Пусто. Я никак не мог отпустить от себя этот крик. Я заставлял себя вновь и вновь прокручивать в памяти обрывки моих ночных кошмаров, которые таяли на глазах. Таяли. Рассыпались. И оставалась лишь зияющая пустота. Темнота закрытых глаз и серый потолок сумеречной комнаты. Что-то было в этих снах.
Самая темная ночь перед рассветом, верно? О да! Моя ночь была темна этим утром. Бред. Мне нужна была она, девушка, танцующая в парке. Я вспоминал ее смех. Это она кричала в моих снах. Мне нужна была девушка, танцующая в парке. Моя Ливень. Мне нужна была она. Я злился.
Я брал телефон, набирал номер, читал «Любимая» на дисплее и сбрасывал до первого гудка. Я говорил себе: «Зачем будить ее в такое время. Пусть спит. Бред». Бред. Я говорил себе: «Я люблю ее». Я говорил ей: «Я люблю тебя». Она молчала. Она всегда молчала и прижималась ко мне. Я не понимал, что это значит. Да и кто понял бы? Точно не я. Да и к чему мне это? Зачем искать смыл, причины, подтексты, когда она здесь, она рядом, она со мной и прижимается ко мне, и я слышу, как бьется ее сердце? Но ее нет рядом.
Бред. Я снова думал о ней. Моя Ливень. Глупая выдумка. Больная фантазия. Девушка у камина. Такой туманной, вязкой и неприветливой весной ее камин особенно манил. Я слышал ее смех. Я вспоминал ее крик. Я обхватил голову руками и взвыл. Я хотел вытащить ее из моей головы. Я хотел стереть ее из памяти. Я повторял себе: «Оля, Оля, Оля…. Оля» тысячу раз, но перед моими закрытыми глазами кружилась девушка, едва касаясь земли, и волосы разметались по ее лицу.
Я ее ненавидел. Себя я ненавидел еще больше. Даже больше, чем эту бессонницу.
***
Уйти, убежать, испариться, исчезнуть.
Уткнуться в подушку, утонуть в одеяле, вжаться в постель.
Не дышать.
Не любить. Не страдать. Не верить. Не ждать.
Не быть.
Но все, что я могу на самом деле — просто свернуться калачиком.
Мяу.
***
Ее разбудила весна. Улыбаясь, она жмурилась от яркого весеннего солнца, бьющего в окно через тонкий тюль и неплотно задернутые шторы. Улыбаясь, она вытащила из-под одеяла плечи, потом ногу, потом сбросила одеяло на пол и грелась в теплом желтоватом свете. Тем утром пришла весна, немного неуверенная, чем-то смущенная, но все же, весна.
Она лежала в постели, нежась под этим утренним солнцем, и ей так хотелось, чтобы рядом был кто-то. Хоть кто-нибудь. Она прокручивала в голове простой, незатейливый диалог, такой же теплый, такой же сладкий:
— Ты уже проснулась? — сказал бы ей кто-нибудь.
Она бы кивнула, потягиваясь, как кошечка.
— Зачем так рано? — он бы улыбнулся и поцеловал плечо или нос.
— Потому что весна — последнее слово она бы выкрикнула и рассмеялась, она бы долго-долго смеялась…
Но кого-нибудь не было рядом. Кто-нибудь был в другом мире, и в его мире не было таких диалогов.
***
А потом она шла и кружилась, подставляя щеки солнечным лучам, и куталась в плащ от ветра.
Случайные прохожие оглядывались на нее, улыбаясь.
Она никого не видела. Для нее никого не было. В ее мире никого не было. И от этого было невыносимо грустно. Она улыбалась этим случайным прохожим, улыбалась изо всех сил, чтобы не замечать, как это невыносимо грустно, когда в такой замечательный день в твоем мире все еще нет никого.
В этом огромном, безнадежно жестоком мире не было никого.
***
Я смотрел в окно и улыбался и, должно быть, выглядел ужасно глупо, когда вот так смотрел в окно и улыбался. Я проснулся до неприличия рано, и все из-за чокнутой птицы, орущей под окном — я пытался заставить себя злиться на крикунью, но
