Манкая - Лариса Шубникова
– Артемушка, когда же это прекратится? Бедный ты, бедный, – Фира тихо жаловалась не пойми кому, ибо сам Заварзин мало что слышал сейчас.
– Еще раз попытаешься сдать Артёма, я тебя придушу! – это Дава офигевшему Кирочке.
Муж Юли стоял у стены с телефоном в руке и испуганно косился на Заварзина. Боялся, видимо, что офицер может встать и накостылять ему. Дора молчала и смотрела на Юлю с Митей. Тем же самым были заняты и старший Гойцман с Ириной.
В этот момент очнулся Кирочка.
– Псих! Да по тебе больничка плачет! Урод жопоногий!– голос Кирилла сорвался на высокой ноте.
– Захлопнись, – голос Якова Моисеевича очень веско прозвучал в наступившей тишине.
Дава втолкнул Кирилла в квартиру и прикрыл за ним дверь.
– Митя, отпустите меня, пожалуйста, – Юленька попыталась освободиться от рук Мити, прижата была уж очень крепко. – Спасибо. Все хорошо.
Митька тут же отпустил, а чтобы скрыть некую неловкость, обратился к Заварзину.
– Майор, ты жив? – подошел к Артёму и присел на корточки рядом с ним. – Ну, всё, брат, всё уже. Уймись. Все свои тут.
– Нет никого. Всех потерял! Слышишь?! Всех! Полегли рядком прямо в проулке. А я выжил. И как теперь, а? Скажи мне?! – что ответить боевому офицеру, раненому и придавленному страшными воспоминаниями?
Что ответить защитнику Отечества? Как, чем помочь?
– Давай завтра подумаем, Артём. Смотри, жену напугал, соседей переполошил. – Артём мутно взглянул на Свету.
– Светка… Светка моя…
Жена его заплакала тихо, беззвучно, чем и привела в разум мужа.
– Вставай, помогу, – Митя поднял Заварзина и потянул по лестнице вверх.
Светлана подскочила помочь.
– Света, вы что? Идите лучше дверь откройте. Сам я, – Митя перехватил покрепче Артёма и втащил в квартиру.
Там он уложил офицера в постель и тот унялся, застыл, прикрыл глаза и задышал мирно.
Уже в коридоре большой, уютной квартиры, нагнала Митю Света.
– Дима, спасибо тебе. Так-то он тихий. Раза два в год напивается и себя не помнит. Вот выскочил бы на улицу, а там полиция приняла бы. Избили бы страшно! Станут они разбираться, кто больной, кто здоровый, когда Тёмка на них с кулаками. Уже сколько раз после таких вот его приключений на больничной койке оказывался. По месяцу валялся синий весь. На этот раз обошлось. Где ж ты раньше был?
– Света, какие благодарности. Что вы?
– Дим, он ни за что Юльку не обидел бы. Если бы не она, Тёмка давно уже на том свете был. Нянчится с ним, разговаривает. Тёма так и говорит: "Душу она мне лечит". Вот что на его сегодня нашло? Не знаю даже. Да от безделья все! На работу не берут. Пенсия хорошая, жить можно, а чем его занять? Мается он, неприкаянный.
– Он спать будет? Может, мне остаться?
– Что ты! Он уснет, а завтра уже нормальный встанет. Так всегда с ним.
Митька смотрел на жену офицера и понимал, что мается не только сам Заварзин, а еще вот эта отважная, симпатичная женщина. Еще Митька подумал, что давно уже не встречал таких самоотверженных девушек. Что Света, что Юля, обе за мужей и в огонь и в воду. А говорят, москвички надменные, чванливые и алчные.
Митька открыл дверь, а там, на лестничной площадке третьего этажа собрались все соседи, за исключением Юльки, Киры и Давы.
– Димитрий, как там? Тихо? – Яков Моисеевич стоял в первом ряду, прикрывая собой Фиру, Дору и Ирину.
– Все нормально. Майор уснул.
– Светочка, – Ирина Леонидовна жене офицерской. – Юленька просила передать, что зайдет другим днем. Сказала, что снова нужно «проколоть» Артемия и она все сделает. И лекарства принесет завтра.
Светлана вышла из-за спины Широкова и обратилась к соседям…. Даже не так, к близким людям.
– Бога ради, простите.
Молчание, а потом голос Гойцмана с киванием и убедительными взглядами дам:
– Света, ви в своем уме? Опять эти ваши вечные «простите»? Муж ваш не дал когда-то хулиганам Гойцмана жизни лишить! И я, таки, уважительно отношусь к нему, как и все ми здесь. Забудьте все свои слова и пойдите отдыхать, – потом Яков Моисеевич выдал речь для Широкова. – А ви, Димитрий, прямо таки шикарный рыцарь. Кулаками махать вас в ресторации научили? Однако…
Фира не удержавшись, прыснула, за ней сморщила в улыбке старческие щечки и Дора. А Ирина Леонидовна, зорко, внимательно смотрела на Митю, похоже, решая в голове некую задачу.
– Спасибо вам, дорогие мои. А тебе, Дим, отдельно, – Света обняла Широкова коротко.
Соседи промолчали деликатно, и так же деликатно засобирались по домам. Сестрички вплыли в свою огромную ювелирную квартиру, Яков Моисеевич спустился по лестнице, предварительно поручкавшись с Митей, а Ирина Леонидовна осталась буравить взглядом кавалергарда ярославского.
– Ирина Леонидовна, не то, чтобы я против был, но вы так на меня смотрите, словно я бомба с детонатором.
– Митя, давай ко мне на два слова и чашку коньяку. Отказа не приму.
Ну, что сказать? Гранд дама умела поддать в голос убедительности, выразить взглядом уверенность. Обозначить изгибом брови настоятельную просьбу, которую принять иначе как приказом было невозможно.
– Я бы выпил кофе, – единственное возражение, которое Широков счел уместным в данной ситуации, было принято Ириной, что она и продемонстрировала, кивнув важно и значимо.
В квартире мадам Шульц, Митька снова узрел все признаки старого, антикварного дома, почувствовал исключительный колорит московской, старой жизни. Шкафы, столы и столики, пуфы, зеркала, кресла, все это, из позапрошлого века, в прекрасном состоянии. Изумительный, неповторимый стиль. Пожалуй, Митя засмотрелся бы на книги и картины, на фарфор и фотографии, если бы Ирина Леонидовна дала ему такую возможность. Но она не дала, приступив с допросом, мягко говоря, интимного характера.
– Ты ведь понимаешь, Мить, что дело гиблое?
Странно, но Митька сразу понял, о чем она, и, следуя ее деловому тону, ответил так же, коротко и по существу:
– Понимаю.
– Что будешь делать? – Митя задумался, и отвечать не спешил.
Эх, Ирина Леонидовна, знали бы вы, что этот вот вопрос – «что делать?», Митька задавал себе уже третью неделю и никакого ответа не нашел. Впрочем, сейчас Широков готов был ответить настойчивой даме.
– Любить.
Теперь задумалась уже мадам Шульц.
– Смело.
– И глупо. Но, иначе не могу, Ирина Леонидовна.
Дама кивнула Митьке на стул, дождалась, пока он усядется, и выставила на стол два бокала для коньяка и графин. Про кофе забыли оба. Или Ирина поняла, что Широкову сейчас не простой напиток нужен, а что-то посерьезнее? Ароматный коньяк шелком прокатился по горлу, оставил после себя легчайший привкус шоколада и дубовой бочки.
– Я никогда не мечтала стать чьей-то женой. Более того, никогда не думала о детях. Что смотришь? Бывают и такие женщины. Просто семья, дом, хозяйство не про меня. Я ни капли не жалею о том, как я прожила свою жизнь. В ней было все и все еще будет, поверь. Я очень свободная тётка. Была и
