Манкая - Лариса Шубникова
Апрельская ночь, теплая, тихая, стала для них вехой, началом новой, счастливой жизни.
Эпилог
– Дора, клянусь, если помнешь мне платье, я тебя обрею на лысо, пока спать будешь! – шипела Фирочка, сидя в машине, которая направлялась в ЗАГС.
– Тьфу, кому нужно разглядывать твое платье? Ты что, невеста?
– Серьезно?! А кто сегодня все бусы перемерил? Не ты? Сверкаешь, как ёлка новогодняя. Срам!
– Девочки, не ссорьтесь, – Ирина Леонидовна сияя легендарным рубиновым браслетом, сидела на переднем сидении роскошной черной машины премиум-класса. – Вы еще не выпили, а уже дебоширить начали. Намечается классическая свадьба с дракой?
– Ирка, вот откуда ты такая язва, а? Морозно сегодня. И почему они свадьбу летом не устроили? Чего ждали так долго? – Дору интересовал этот вопрос, впрочем, она кое-что понимала, но привыкла получать ответы вслух и от других.
– Так нужно было им обоим, Дора. Любовь не штамп в паспорте. А свадьба? Считай, что они приняли взвешенное решение, обсудили все и оба хорошенько подумали.
К ЗАГСУ подъехали вовремя, заметив уже и нарядных соседей своих, и Митьку, тоже нарядного, по причине понятной нам всем. Гостей было немного, но все знали уже друг друга. Вон Яков Моисеевич что-то обсуждает с солидным Кудрявцевым и его супругой, тоже солидной. Красавчик Илья Сомов фотографирует симпатичную Верочку Стиржак и миловидную Светочку Заварзину. Артемий в белоснежной сорочке и при галстуке держит в руках два больших букета, вероятно, Светин и Верин. Женька и Дава подскочили к машине трех цветущих бабулек и принялись помогать им выйти.
А вот и машина с невестой. Все замерли и принялись ждать того главного выхода. А особенно Митька! Смотрел во все глаза на невесту свою и не смог, ярославская напасть, скрыть своего восхищения.
Юлька в простом белом платье с изящной, высокой прической и в белой шубке, смотрелась натурально, невестой! Что красит невесту в первую очередь? Ну, уж точно не фата до пяток. И не вырез до пупа. И не шлейф длинной с анаконду. Счастливая мордашка! Вот, что украшает всех невест Мира. А уж счастья на личике Юльки не заметил бы только слепой. Сияла она, москвичка наша, всем на удивленье! Правда, смотрела только на Митьку. Тот и шагнул к ней и обнял. И целовать начал, не слушая потешных криков и возмущения на тему – рановато!
Так и ввалились всей московско-ярославской толпой во Дворец Бракосочетания и там уж и совершили обряд, возглавляемый дородной классической дамой в платье цвета свежей сирени и с полуметровой прической на голове. Потом веселье, шампанское и далее по плану. И все это легко, весело! Свежий морозец, белый снежок и солнышко предновогоднее. А дальше и «Ярославец» гостеприимный с горячими закусками и горячительными напитками.
Ну, что сказать… Бабульки пустились в пляс, удивив вполне скоординированными своими па. Илька Сомов, приняв на грудь не так уж и много, все время таращился на Ирину Леонидовну, говоря одно и то же.
– Какая женщина! Ну, надо же…
Яша Гойцман повел в танце Джеки, и исполнили оба эдакое легкое танго, чем и вдохновили остальных на танцы и песни. Верочка спела старый романс «Белая ночь» да так замечательно, что ее дважды вызывали на «Бис!». Женя танцевал со Светочкой, чем слегка нервировал Артёма, но все окончилось, Слава Богу, пристойно!
А Дава… Вот тут некая странность, впрочем, к радости, а не к печали. Черноглазый вечно печальный Гойцман-сын, стал чаще поглядывать на Веру. То ли романс поразил его, то ли сама казачка… А может, все вместе. Однако, замечено было, что Гойцман и Стрижак засели с краю стола и долго говорили, потом Верочка, вскочила, уперев руки в бока и ругалась на Давида, а тот, поднялся вслед за ней, смешно хлопая черными иудейскими ресницами… Потом снял очки и долго на нее смотрел. Всем было любопытно, о чем они там ругались, но коллективной чуйкой поняли, что мешать не стоит.
Митя и Юля… Тут все просто и непросто. Одно целое. Это неразрешимая загадка мироздания, описанная древними на древнем. Две половинки одного яблока. Даже и говорить не стоит.
Свадьбу сыграли хорошую, душевную. Бабульки долго еще вспоминали все подробности и смаковали, и переваривали, и радовались. Да и те, кто помоложе, сохранили в памяти приятное событие.
А жизнь, между тем, шла своим чередом. Было в ней много хорошего. Было и погорше.
Кира долгое время еще звонил Юленьке, она, по привычке сердобольной и из чувства виноватости, помогала ему деньгами, простив как обычно, и слегка оправдав негодного Ракова. Митя понял, что к чему и, спрятав свой гнев, беседовал с Юлей, поясняя, что тем она не спасает его, а губит. Если не дать ему возможности встать на ноги самостоятельно, то так и будет он клещом на чужом теле и чужой жизни. Убедил дипломированного психолога, и она перестала ссужать Киру. Правда, изредка, помогала словом поддержки в переписке. Даже попыталась найти ему работу. Тут не понятно, получилось или нет… Кира субъект ненадежный.
А ближе к лету Юленька обрадовала Митю долгожданной беременностью. Ой, что тут началось! Гуляли все, будто наново Берлин взяли! Широков ошалев от радости, таскал Юльку на руках, а она, смеясь, целовала его и благодарила за бесценный подарок.
Текла жизнь, искрилась. Обычная, будничная, с ремонтами, матчами по футболу, работой, заботами. А еще и праздниками, поездками в Санкт-Петербург (он ее туда отвез, все таки), общими походами и много еще чем. Фотографий теперь в избытке на полках в доме Широковых.
Одно фото осталось с давних времен – фото мамы Митькиной. Теперь уж сама Юля добавила к ней, стоящей на отдельной полочке, фото ее внука. Серёжкой назвали.
Знаковую футболку Юлька выкинула и заказала две новых, таких же. Митя ничего не узнал. Зачем? Все счастливы, а Знаки… Хатьфу на них!
И все были вместе, у всех было с кем поговорить, всем нашлось своё место в доме благородного цвета беж, в три высоких этажа, с красивыми эркерами на тихой, респектабельной улице в центре Москвы.
