Не отдавай меня ему - Лия Султан
Аиша бросается папе на шею, целует его и говорит, что будет скучать. Он просит её не шалить и слушаться, особенно охрану. Меня же просит присмотреть за ней. Я обещаю, что всё будет хорошо.
Ближе к полуночи дом затихает. Джала ушла домой, Аиша уже в своей комнате, а меня снова мучает бессонница. Я спускаюсь на кухню, чтобы выпить молока с мёдом. Открыв холодильник, вытаскиваю пакет, наливаю в маленький сотейник. Не успеваю включить конфорку, как слышу за спиной шаги. Я знаю, чьи они, — и сердце моё тоже знает. Оно радостно трепещет, хотя я всячески стараюсь его унять.
Обернувшись, вижу Джафар-бея в дверях. Он стоит в серых домашних брюках и простой тёмной футболке, подчёркивающей мощь его плеч и сильных рук с тёмными волосами. Он выглядит усталым, но собранным.
— Опять молоко с мёдом? — его голос в ночной тишине звучит особенно глубоко.
— Да. Вам тоже сделать?
Он медленно кивает и садится за стол, пока я стою у плиты. Когда молоко нагрелось, разливаю его по кружкам слегка дрожащими пальцами. Открываю крышку пузатой керамической баночки с мёдом, добавляю по ложке в каждый напиток, размешиваю, чтобы он растворился, и ставлю чашку перед ним, пряча глаза, потому что боюсь встретиться с его взглядом. Тем не менее то, как он меня изучает, заставляет кровь бежать быстрее.
Мы сидим в тишине, которую нельзя назвать неловкой. Она наполнена невысказанным. Тёплая и согревающая, как мёд. Тягучая и удивительно сладкая, как мед.
Он допивает первым и встаёт.
— Мне завтра рано вставать.
— Да, — поднимаюсь и я. — Конечно.
Мы стоим рядом со столом, друг напротив друга. Между нами всего пара шагов, и если бы он захотел, настиг бы меня в один.
— Будьте осторожны, — говорю я, наконец поднимая на него глаза. Я боюсь и в то же время хочу смотреть на него, потому что вижу в нём сейчас мужественного и честного мужчину.
— И ты береги себя, — его взгляд становится пристальным, серьёзным. — Мои люди присмотрят за тобой. Но если что-то будет нужно… что угодно… звони в любое время.
— Всё будет хорошо, — уверяю я его и сама верю в это. — Я не побеспокою вас по пустякам.
Уголок его губ чуть подрагивает.
— А я всё же буду беспокоиться. О вас.
Эти слова, сказанные так просто и тихо, падают прямо в сердце. Греют сильнее любого молока. Несколько секунд я просто смотрю на него, на это сильное, суровое лицо, которое стало для меня символом безопасности и веры.
— Доброй ночи, Джафар-бей.
— Доброй ночи, Латифа.
Он пропускает меня вперёд, и я иду к двери первая, зная, что он провожает меня взглядом. Войдя в спальню, закрываю дверь, приваливаюсь к ней спиной и закрываю глаза. Этого не может быть, я не должна этого чувствовать. Но в то же время понимаю: эти несколько дней разлуки покажутся мне вечностью.
Предрассветная тишина разрывается низким гулом мотора под окном. Моё сердце замирает, а затем начинает биться чаще. Я сбрасываю одеяло, накидываю лёгкий шёлковый халат и на цыпочках выхожу в пустой, погружённый в сон холл.
Подхожу к высокому окну и осторожно отодвигаю тяжёлую портьеру. Внизу, во дворе, залитом голубоватым светом зари, стоит он. Джафар-бей. Не в своём безупречном деловом костюме, а в тёмных джинсах, чёрной футболке и пиджаке. Он убирает чемодан в багажник внедорожника, захлопывает его — звук кажется оглушительным в утренней тиши. И только потом он оборачивается, словно чувствует мой взгляд.
Его глаза мгновенно находят меня в полумраке окна. Мы замираем, разделённые стеклом и расстоянием, но между нами поднимается оглушительное напряжение. Он не улыбается, не машет рукой — просто смотрит неотрывно.
В этот миг внутри меня, в самой глубине души, распускается запретное и пылающее чувство. По телу разливается тёплая волна, от которой холодеют кончики пальцев. Это не просто волнение. Это — признание.
Признание в том, что я смотрю на мужчину. На мужчину, который старше меня почти на двадцать лет. На брата моего мужа. И это чувство, это сумасшедшее влечение — абсолютно и бесповоротно неправильно. Оно противоречит всему, во что я верю и что считаю допустимым.
Но я не могу отвести взгляд. Тону в этом молчаливом диалоге, как в предрассветном озере. Он коротко кивает, разворачивается, открывает дверь машины и исчезает внутри. Внедорожник плавно трогается и скрывается за воротами.
Я отпускаю занавеску и прикладываю ладонь к груди. Внутри продолжают полыхать те самые алые бутоны, обжигая меня стыдом и сладкой, опасной надеждой.
Я понимаю, что бессильна перед этим. Грех уже поселился в моём сердце.
Глава 18
Прошло три дня. Рутина стала моим спасением. Утренние сборы, дорога до музыкальной школы, уроки и ученики. Всё это даёт мне ощущение стабильности и веры в лучшее будущее — для меня и малыша под сердцем. Я представляю себе, как совсем скоро он начнёт пинаться, возможно, будет реагировать на мой голос и музыку. И это ожидание питает меня изнутри.
В этот день занятия заканчиваются ближе к обеду. Я собираю свои вещи, когда звонит телефон. Это водитель и по совместительству телохранитель Аиши.
— Латифа-ханум, я только что оставил Аишу у репетитора по английскому. Пробок нет, буду у вас через пятнадцать минут.
— Хорошо, я подожду, — отвечаю я. — Никуда не тороплюсь.
Я убираю ноты на место, закрываю крышку пианино, смахнув с поверхности невидимые частички пыли. Перед уходом проверяю, всё ли в порядке в классе, и наконец выхожу на улицу. Солнце светит ярко, и, зажмурившись, я подставляю лицо тёплым лучам. Отхожу от ворот школы на несколько шагов, собираясь подождать машину в тени высокого дерева.
На другой стороне улицы останавливается машина, и из неё выходит Заур. Увидев его, я на секунду замираю, парализованная ужасом, разворачиваюсь и бегу прочь. Но едва я забегаю на территорию школы, он настигает меня, хватает за руку и силой разворачивает к себе.
— Помогите! — кричу я, но он зажимает мне рот рукой и тащит к выходу. Меня никто не услышал, потому что из окон доносится музыка.
— Молчи! — прошипел он. Его дыхание, пахнущее сигаретами и мятой, обожгло мою щёку. — Закрой рот, шлюха. Твоего защитника нет в городе. Его шавки тоже далеко.
Я пытаюсь вырваться, но он держит меня мёртвой хваткой. Слёзы выступают на глазах от боли и бессилия.
— Слушай меня внимательно, — он цедит слова сквозь стиснутые зубы, его глаза полны ненависти. —
