Фридрих Шпильгаген - Ганс и Грета

Гансъ, впродолженіе всей этой длинной рѣчи, переминался съ одной длинной ноги на другую и двадцать разъ открывалъ ротъ, чтобы благодарить г. Гейнца за его доброе расположеніе; но г. Гейнцъ пришелъ въ азартъ, точно кляча на ровной дорогѣ, а когда онъ замолчалъ, то Гансъ пожелалъ, чтобы хозяинъ проговорилъ еще полчаса.

– Ну, Гансъ, – сказалъ булочникъ, видя что тотъ стоитъ, какъ вкопаный. – Это тебя вѣрно поразило? – и онъ улыбнулся самодовольной, покровительственной улыбкой. Гансъ собрался наконецъ съ духомъ и сказалъ:

– Благодарю васъ отъ всего сердца, г. Гейнцъ, но этому не бывать. Ваша Анна прекраснейшая дѣвушка, и я отъ души желаю ей счастья. Она найдетъ лучшаго жениха, чѣмъ я. Мнѣ было-бы очень жаль, если бы она огорчилась тѣмъ, что я не могу жениться на ней, но это невозможно. – Гансъ началъ свою рѣчь запинаясь, но послѣднія слова произнесъ совершенно твердо.

Булочникъ сначала самодовольно улыбался, думая, что Гансъ по застенчивости не умѣлъ выразить ему своей благодарности; когда же онъ узналъ его настоящій образъ мыслей, его блѣдное брюзглое лицо все позеленѣло отъ злости.

– Какъ, – сказалъ онъ, когда къ нему возвратилась его способность говорить, – такой голякъ, какъ ты, отказывается отъ моей дочери, когда я самъ предлагаю ее? Бродяга! Нищій!

– Бродягу вы можете оставить при себѣ, хозяинъ! Что же касается до нищенства, то радуйтесь, что вы сами не нищій. Въ другой разъ подождите, пока кто-нибудь самъ не посватается за вашу дочь, и не злитесь на тѣхъ, кто не хочетъ жениться на ней! А теперь довольно толковать объ этомъ! мнѣ пора на работу.

Булочникъ бросалъ такіе злые взгляды на Ганса, будто хотѣлъ его тутъ же отколотить; но такъ какъ это легче было пожелать, чѣмъ привести въ исполненiе, то онъ выхватилъ изъ рукъ Ганса лошадь, которую тотъ запрягалъ, и сказалъ:

– Тебѣ бы ѣздить только на старой клячѣ, такой же лѣнивой, какъ ты самъ. Заложи Бѣлаго! я еще вчера тебѣ приказалъ.

– Съ вашего позволенія, хозяинъ, – сказалъ Гансъ, становившійся все спокойнѣе, по мѣрѣ того, какъ возрастало бѣшенство старика; – вы говорили не о Бѣломъ; напротивъ, сегодня именно необходимо заложить Буланаго. Дорога должна быть еще хуже вчерашняго.

– А я тебъ говорю, заложи Бѣлаго! – закричалъ булочникъ; противорѣчіе все болѣе и болѣе выводило его изъ себя.

– По мнѣ все равно, – сказалъ Гансъ, снявъ сбрую съ Буланаго, котораго булочникъ между темъ отвелъ въ конюшню, и надѣлъ ее на Бѣлаго, – но если случится бѣда, то пеняйте сами на себя.

Булочникъ не возражалъ болѣе и ограничился тѣмъ, что бросалъ яростные взгляды на бѣднаго Ганса, пока тотъ не заложилъ лошадь, и, держа подъ уздцы, не провелъ ее по двору.

– Сегодня въ послѣдній разъ ты идешь на мою работу, – сказалъ ему вслѣдъ булочникъ.

– Мне все равно, – сказалъ Гансъ; но онъ думалъ въ это время о другомъ, а именно о дѣвушкѣ, которая, когда онъ проѣзжалъ по двору, громко рыдая и прижимая передникъ къ глазамъ, притаилась въ темныхъ сѣняхъ за дверью, гдѣ, вѣроятно, стояла уже давно. Это была Анна. Она, вѣрно, все слышала: дворъ былъ не великъ, а говорили громко. «Если бы она все это предвидѣла, то не стала бы подслушивать», – подумалъ Гансъ и вздохнулъ. Анна ему нравилась, и ему было жаль, что онъ такъ обидѣлъ ее.

– Проклятый вчерашній поцелуй! – ворчалъ онъ. – Онъ одинъ всему виною. Я бы, разумѣется, такъ не поступилъ, если бы этотъ негодяй Кернеръ не подъѣзжалъ опять къ Гретѣ. Разбойникъ Кернеръ виноватъ во всемъ; впрочемъ, я съ нимъ еще раздѣлаюсь.

Между тѣмъ, какъ Гансъ всю вину непріятнаго объясненія съ булочникомъ старался сложить на агронома Кернера, бѣдная Апна должна была выслушать брань взбешеннаго булочника. «Всегда такъ бываетъ, когда послушаешь проклятую женскую болтовню и женщинъ станешь считать за людей! Вотъ и теперь, благодаря глупой бабьей болтовнѣ, онъ разсорился съ самымъ усерднымъ работникомъ; усерднѣе его онъ не имѣлъ во всю жизнь свою. И зачѣмъ онъ взялъ этого человека къ себе въ домъ и ради его разошелся со всей почти общиной? А все оттого, что ему всѣ уши прожужжали, чтобы онъ принялъ къ себѣ Ганса, и даже побранились съ нимъ, когда онъ въ первый разъ отказалъ ему. Надо было лучше поступать по своему разумѣнію, а не слушать глупой бабьей болтовни!»

Булочникъ такъ кричалъ, что его было слышно на другой сторонѣ улицы. Анна плакала и повторяла, что она не виновата въ томъ, что Гансъ ее вчера поцѣловалъ. Лиза и Катерина вмѣшались въ споръ и говорили, что Анна воображаетъ, что всѣ мужчины бѣгаютъ за ней, и вмѣсто того, чтобы уступить мѣсто другимъ дѣвушкамъ, которыя тоже хотятъ повеселиться, она всегда суется впередъ и отгоняетъ отъ нихъ всѣхъ мужчинъ, которымъ она не можетъ простить того, что они не хотятъ жениться на старой дѣвушкѣ, имѣвшей уже не мало любовныхъ интрижекъ.

Сосѣдъ мельникъ хотѣлъ прекратить споръ, грозившій перейти въ открытую войну, но только подлилъ масла въ огонь. Всѣ кричали разомъ, даже ученикъ, который (трудно было рѣшить за что) получилъ отъ разгнѣваннаго хозяина пару полновѣсныхъ пощечинъ. Въ то время кумушки, приходившія за хлѣбомъ, скоро разгласили по всей деревнѣ новость, что длинный Шлагтодтъ обѣщалъ каждой изъ трехъ дочерей булочника жениться на ней, и булочникъ стоитъ съ огромной дубиной за дверью, чтобы благословить сватовство Ганса, когда тотъ придетъ съ работы.

Въ это самое утро дѣти, возвращаясь длинной верени¬цей изъ школы, встрѣтили около пруда г. Кернера въ черномъ праздничномъ сюртукѣ, съ огромной темной астрой (которая почти уже завяла) на груди.

Дѣти сняли шапки передъ богатымъ г. Кернеромъ и закричали: «Доброе утро! здравствуйте, г. Кернеръ!» И г. Кернеръ благосклонно кланялся и благодарилъ, пока не подошли самые старшіе мальчики; тогда онъ остановилъ одного изъ нихъ и спросилъ: «Г. учитель въ школѣ, или уже ушелъ домой?» Мальчикъ этого не зналъ; не смотря на это, Кернеръ похлопалъ его по головѣ и даже опустилъ руку въ карманъ жилета, чтобы дать ему грошъ. Но онъ во-время одумался, вспомнивъ, что у него тамъ только двѣ монеты по пяти грошей, хлопнулъ еще разъ мальчугана по бѣлокурой головкѣ и пошелъ далѣе, прямо къ дому учителя. У двери онъ остановился, посмотрѣлъ глубокомысленно на увядшую астру въ петличкѣ, глубоко вздохнулъ и вошелъ въ домъ. Въ сѣняхъ, у двери направо, онъ остановился еще разъ, посмотрѣлъ опять на астру, нашелъ, что она не такъ эффектна, какъ онъ думалъ, и спряталъ ее въ карманъ. Его дыханіе становилось все прерывистѣе, и онъ отступилъ шагъ назадъ, какъ вдругъ дверь отперли изнутри, и самъ г. Зельбицъ показался на порогѣ.

– Мое почтеніе! – сказалъ учитель.

Г. Кернеръ увидѣлъ, что Греты не было въ комнатѣ и это видимо его успокоило; но самоуверенность его опять исчезла, когда онъ ближе разсмотрѣлъ выраженіе лица своего будущего тестя.