В + В - Алеха Юшаева
– Никогда бы не подумала, что так можно было, – хихикнула она, нарушив тишину.
– Как «так»?
– Ну, так… Как мы с тобой…
Я почувствовала, как она сильнее уперлась в подушку, чтобы скрыть неловкость. Неожиданная улыбка, которую я не сразу почувствовала, появилась на моих губах.
– Это плохо? – спросила я осторожно.
– Да нет… Просто это необычно. Знаешь же, как оно с мужчинами…
– Знаю, – ответила я резко, почти грубо.
– Ну, вот, а тут совсем… по-иному, – сокровенным шепотом говорила она, чтобы её чувства никто не смог украсть, чтобы её мысли никто не смог подслушать.
Я повернула к ней голову. Она снова уткнулась, закрываясь волосами. Смешно видеть её робкой, стесняющейся. Я убрала упавшие пряди ей за ухо и увидела глядящий на меня глаз.
– Это не «по-иному», просто никому из нас не дали то, что есть у них.
– Думаешь?
– Предполагаю.
– Ты уже делала это с кем-то?
Я оскорбилась.
– Всё бывает впервые, – сказала я, чтобы она знала, что здесь мы равны.
– Господи, – выдохнула она, переворачиваясь на спину. – Если бы мне кто-то сказал, что в 34 года я буду спать со своей лучшей подругой, я бы, наверное, убила этого человека.
– Почему?
– Потому, что я не думала, что так можно, – обижаясь, ответила она.
В темноте я тихо хмыкнула. Никто не мог представить, что всё случится именно так. Разве мы когда-то задумываемся над возможными вариантами? Неужели мы вообще не думаем в такие моменты?
Когда она подошла и положила голову на моё плечо, она заплакала. Дружеские похлопывания и медленные поглаживания по спине не успокаивали её и не доносили смысл сказанных мною ранее слов. Руки сами сделали всё, что хотели тело и душа. Я целовала её опухшие солёные губы, противные на вкус, но мягкие на ощупь щеки, длинную шею, упавшие плечи. Чем больше я касалась её, тем больше мне хотелось. Мы не заметили, как кроссовки полетели в стороны, куртка свалилась, моя кофта оказалась на пороге спальни, её узкие брюки – на стуле. Мы ничего не замечали, словно снова были теми маленькими девчонками без логики, без продуманного плана, без опыта, с нами были упрямство, дико бьющиеся сердца и холодные дрожащие пальцы. Её горячее тело, такое живое, такое волнующее, прижималось к моему, поддавалось ему и двигалось, двигалось. Я держала её в объятиях, ласкала нежную кожу, касалась мягкого и влажного, слышала прерывистое возбужденное дыхание. Она узнала, что я имела в виду своими словами, она поняла, что больше я не могу скрывать бурлящее во мне чувство, воскрешённое неожиданной встречей. Ника познала мою стихию. И теперь она стала моей.
– Мне всегда казалось, что я живу просто так, для чего-то, что обязательно придет завтра, – начала вдруг она. – А завтра никогда не наступало, было только одно постоянное сегодня. И я ждала, что-то делала, с кем-то разговаривала, кому-то улыбалась, кого-то ненавидела, что-то ломала, но никогда ничего не создавала, – она вздохнула, тяжело, сдавленно. – Ужасно осознавать, что за всю свою короткую глупую жизнь я не сделала ничего полезного, чем можно было бы гордиться или чем можно было бы хвастаться.
Я молчала. Я не знала, что сказать ей, потому что ясно чувствовала то же самое. Мои пустые слова показались бы ей фальшивыми, смешными.
– Как-то жизнь по-дурацки прошла, а вроде дети есть, дело всей жизни было. Ты знала, что я девять лет вела школу черлидеров? – спросила она, обратив на меня взгляд.
– Нет.
– Да, после школы я всё-таки решила окончить хореографический, ну, там, куда мы еще вместе ходили, получила красный диплом, выучилась на хореографа и основала эдакую школу, – она приглушенно хихикнула. – Брала маленьких девочек и обучала их спортивным танцам. У всех был такой целеустремленный вид, когда они выходили на сцену, все так старались, выжимали из себя, что могли. Мне иногда даже стыдно было, как вспомнишь, какими мы были неуправляемыми, и как Марина Бориславовна с нами возилась. А ведь серьезно: она пыталась сделать из нас кого-то, может, даже неплохих танцоров, а мы и не понимали этого. Я смотрела на них и понимала, что ни черта они не понимают. И никогда не поймут, пока не встанут на мое место. А сколько их пойдет потом до конца – одна, две? Да они даже не вспомнят, как я выглядела. Я вот уже забываю, какой она была, Марина Бориславовна. Мне все кажется, она была какой-то далекой, недостижимой, – она потянулась рукой к потолку, – она была идеальной для всех нас, а мы делали вид, что можем называться её учениками. Потом мне так надоело водиться с ними, говорить им, как правильно, как неправильно, как стоять, как делать поклон. Мне надоело, и я продала их, ну, вернее, не их, а бизнес. Посидела и подумала, что ничего не хочу, благо муж обеспечивает всем.
Она замолчала. Её длинные ресницы хлопали в темноте, губы слегка раскрывались, будто она искала у них помощи в дальнейшем рассказе. Ника хотела, хотела говорить, но в жизни столько всего произошло, что выпалить всё за один раз невозможно. Глупо уставившись в потолок, она молчала. Я поддерживала тишину и думала о трудности каждого человека. Мы слишком эгоистичны, думая, что только с нами происходит нечто невообразимое, нечто тяжелое, но стоит лишь прислушаться к собеседнику. Тогда приходит осознание своей мелочности и детскости. Мы не лучше и не хуже других, мы такие же, как они, просто кто-то может нести на плечах больше, чем она, а кто-то не может вынести и этого.
– Мы жили с Ним три года, – наконец произнесла она. Я почувствовала себя обманутой и даже использованной. – А потом Он сбежал к другой, и Ему было без разницы, что Миша слишком маленький.
Тяжелый вздох измученного ударами судьбы человека раздался в просторной спальне. Она села. Гладкое плечо засеребрилось под взглядом уходящей луны. Коснувшись его, склонила голову набок, легкие волосы переметнулись в сторону. Её длинная шея снова обнажилась, взывая ко мне. Но я пересилила себя, чтобы ей было слегка говорить. В мою голову пришла одна простая мысль. С кем бы она ни спала, с кем бы ни пролетала её ночь, Ника никогда не открывает себя полностью. Так же она сидела перед Вовой, и его женственные руки касались гибкой спины, упругих бёдер. Так же она сидела перед вторым мужем, наверное, всего один раз, проявив слабину в данном давным-давно обещании не принадлежать никому, кроме Него. Вот она сидит передо мной, недавно
