В + В - Алеха Юшаева
– Для чего?.. У меня не осталось ничего такого, что бы могло стать моей жизнью…
– Для себя живи. Для сына.
– Я не нужна ему. Такая мать, как я, не нужна ему.
– Не говори так, – строго одернула я её. – Всякая мать нужна своему ребенку.
– Откуда ты можешь знать это? – ухмыльнулась она, затрагивая самое больное.
– Оттуда. Тебе нужна была причина, я дала тебе причину. Чего ты еще хочешь? Кажется, ты специально пытаешься отравить жизнь людям вокруг себя.
– Да, ты права. Я пытаюсь это сделать. Потому что им не нужно водиться с таким ужасным человеком, как я.
– Тогда почему я до сих пор с тобой?
Она замолкла, удивленно вытаращившись на меня.
– Потому что… Потому что ты слишком добрая. Ты всегда была слишком доброй ко мне.
Я покачала головой. Своими прозрачными светящимися глазами она ничего не видела.
– Конечно, это так, – возразила она, хмурясь. – Не нужно отговаривать меня от моих мыслей. Если я вижу тебя доброй, значит, ты такой и есть.
Я снова покачала головой, сильнее отрицая её слова. Моя рука крепче сжалась. Ника вдохнула полную грудь.
– Нет. Потому что я люблю тебя, Ника.
Глава 11
За открытой дверью зияла темнота. Она шлепнула по выключателю, и лампа шумно заурчала. Туфли упали на ковер, стукнувшись друг об друга. Я робко зашла, оглядывая обстановку. Когда я впервые думала о квартире Ники, мне казалось, что тут всё непременно должно быть из серебра и золота. Но как оказалось, всё выглядело довольно приземленно и реально. Большое овальное зеркало отразило, как Ника скинула с плеч кожаное пальто. На черной вешалке, прибитой к деревянной полке, покоились её крутки и шапки. Мягкий стул принял сброшенную одежду, ремень несуразного цвета зазвенел, словно колокольчик. Я закрыла дверь, бросая взгляд в темный подъезд.
– Проходи, – не напрягая связок, сказала она из кухни.
По сравнению с ней я никогда не одевалась должным образом: на мне всегда было то, что казалось удобным и комфортным к ношению. А на ней лежали изящные одежды, подчеркивающие достоинства и скрывающие мелкие недостатки, подсказывающие, что перед вами – женщина, понимающая и принимающая свою природу. Около туфель появились потрепанные кроссовки.
Ника хлопнула холодильником, когда я повернула за угол. На круглой тарелке поставила нарезанные фрукты. Она улыбнулась, встретившись со мной взглядом. Видеть её счастливой и расслабленной было приятно, это вселяло в меня спокойствие. Хотелось надеяться, что недавняя истерика в такси была исчерпана и забыта. Открыв один из верхних шкафчиков, она достала распечатанную бутылку вина и сбросила слабо вставленную в горлышко пробку. Наверное, ей хотелось заглушить бушующие эмоции в алкоголе. Как давно она практикует это?
– Отсюда прекрасный вид на реку, – невпопад сказала Ника, стуча бокалами. – Жаль, что ночью она больше похоже на пятно.
Еще недавно я и представить не могла, что буду сидеть на кухне школьной подруги, смотреть в чёрное окно и распивать вино. В углу стоял высокий металлического цвета холодильник, показывающий температуру, он едва ли отличался от того, что когда-то стоял в её квартире того маленького города. На дверцу прилепили записку со списком продуктов, в нервном порыве некоторые пункты были вычеркнуты. Рядом светились три счастливых лица: сына, матери и дочери. У всех – прекрасные серые глаза. Миша, едва был выше женщины, худой, ещё не совсем оформившийся, сверкал ровными зубами, по-молодецки держал руку на поясе, прямо смотрел в объектив. Маша, бесформенный подросток в летнем платье, открывающем её неухоженные руки, давила из себя улыбку, растягивая тонкие губы. Их обнимала Ника, в душе которой день за днем разверзалась лава отвращения к себе и своему прошлому, улыбалась своей неизменной улыбкой модели. Её, наш, возраст нисколько не отражался на лице. Только сейчас, когда она с отвращением смотрела на красные огоньки в бокале, когда в голове возникали неприятные сцены, у рта появлялись неприятные полосы.
– Слушай, давай я устрою тебя к себе? – спросила она, не пытаясь разыгрывать заботу о моей судьбе.
– Нет, спасибо. Меня устраивает моя работа.
– Ну, смотри.
Мы замолчали. Тонкое стекло коснулось губ, ароматная жидкость размеренно потекла к горлу. Её шея жадно вытягивалась, все больше и больше поглощая вина. Лебедь мог бы позавидовать ей. Пусть мы не были уже молодыми девочками, и кожа кое-где выдавала возраст, её шея и плечи были безупречны. Хоть сейчас посреди ночи зови художника писать с неё портреты.
Она налила себе ещё и отставила пустую бутылку.
– Открыть еще?
– Я уже достаточно пьяная, – отмахиваюсь я.
– Видимо, не совсем достаточно, раз молчишь, как партизан, – она поднесла бокал и отпила немного. – Да, крепко мне тогда отец приложил, когда узнал, что мы выпили его любимого вина.
Давно накрашенная помада стерлась и помялась на губах, следы продолжали и продолжали оставаться на стекле.
– Как назло ещё последняя бутылка была, – глухо хихикнула она. – А я ему ещё такая храбрая говорю: «Так мы же оставили!» А там вина-то, – она издала шлепающий звук губами. – Мать меня как учила пить, так и не научила. Всегда пьянею быстро, – Ника подняла от жидкости глаза и с сожалением кивнула.
– Никто на тебя наручники не надевал и не заставлял пить это, – бросаю я, глядя на её тонкое золотое кольцо на безымянном пальце.
– И правда. Но я уже смутно представляю себя без вина, – её ресницы прижались к веку, оставив черный туманный след. – И без вины тоже.
– Перестань.
Давление прошлого ужасно. Оно словно пригибает тебя к земле, приковывает наикрепчайшими ремнями и не дает свободно дышать. Лежишь полумертвый-полуживой, смотришь на проходящих мимо, не желающих подавать тебе руки, и ни закричать, ни шепотом отозваться не можешь. Здесь только ты и твоё прошлое, уничтожающее тебя.
– Какая же жизнь забавная штука. Вот жили мы с тобой, не знали друг о друге ничего, а как сошлись, и спрашивать ничего не хочется.
– Жалуешься?
– Конечно, – хмыкнула она, закидывая в рот кусок яблока. – Ты, кажется, когда-то была моей лучшей подругой.
– Даже понятия не имею, что же всё изменило.
– Ты первая же начинаешь. Я уже извинилась, ты уже простила – всё, хватит.
– Хватит, – выдохнула я. – Хватит. Просто не нужно было тебе окликать меня, и ничего бы этого не было.
– Да, тебе бы не пришлось уныло смотреть, как я пью и пытаюсь упиться призрачной надеждой.
Она поднялась, забирая у меня пустой бокал. Громко побежала вода. Справа доносились легкие скрипы губки.
Маленький кусочек красного яблока с надеждой смотрел на меня, приобретая на краях
