В + В - Алеха Юшаева
Когда в замке повернулся ключ, я обнаружила себя сидящей на полу, поглаживающей линолеум и безучастно глядящей в темное жерло экрана. Ника сбросила одежду, словно опаздывала на концерт обожаемой группы. Её быстрые ноги прошлепали мимо, замолчали и вернулись обратно. Она открыла дверь в гостиную и заметила меня.
– Что с тобой?
– Мне кажется, или я и правда в прошлом? – мой голос звучал где-то в низине.
– Я перетащила гостиную из дома, когда мать с отцом разошлись.
– А почему её?
– Потому, что это было единственное место, где никто не ругался, – ответила она, садясь на край дивана. – Да и потом, мы постоянно тут бесились.
– В твоей комнате мы бесились больше.
– Поверь мне, мы с удовольствием бесились везде, – улыбнулась она.
Я кивнула.
– Как на работе?
– Никак. Все ленятся, – она легла на спину и выдохнула. – Даже мне, глядя на них, стало лень что-либо делать.
– Интересно, – я подползла к ней на коленях, – а я хотела предложила тебе сходить куда-нибудь.
– Куда? – её глаза заблестели.
– Куда угодно. Хоть в кафе, хоть в кино.
– Нет, только не в кафе, – застонала она. – Не хочу как вчера.
– Вообще не хочешь как вчера? – спросила я, всматриваясь в её лицо.
Меня удивила разительная перемена в нас. За несколько часов, за какую-то одну ночь мы скинули старые башмаки, едва целые, хлюпающие в непогоду, уже не спасающие от холода, и обули новые, сверкающие, порхающие. Раньше мне совсем не хотелось ничего делать, я бы провела все выходные в кровати, читая очередной глупый женский роман или пошлый детектив про очкарика-бодибилдера, а в понедельник через «не хочу» поплелась бы на работу, что комом в горле вставала. Наверное, Ника была того же мнения и о своей работе, но сегодня с самого раннего времени уехала в офис, чтобы заставить шестеренки крутиться.
– Только не кафе, – она застенчиво положила ладони на лицо.
– Голодна?
– Я завтракала.
– Там ещё осталась пицца.
– Ты не ела что ли?
– Немного.
– Когда проснулась, вообще подумала, что окажусь сейчас в какой-нибудь помойке на окраине города.
– Каково же было твоё удивление, – хмыкнула я.
– Это и правда странно, – её голос стал тверже, серьезнее.
Она замерла. Её пальцы застыли на весу, едва касаясь лба. Казалось, перед ней пролетала вчерашняя ночь с её удовольствиями и страданиями. Она вздохнула, раскрыв губы, и повернулась на бок.
– Я не хочу, чтобы всё заканчивалось именно так, но ты же знаешь, что рано или поздно ты останешься одна.
– Это неважно. Зачем ты вообще это говоришь?
Ника скосила взгляд.
– Подожди, это что, начало разговора типа «Давай забудем вчера, это была ошибка, у нас нет будущего»? – мне стало страшно на секунду.
– Нет, ты не поняла, – она поднялась на локте. – Я просто хотела напомнить тебе, что наше счастье… оно недолговечно.
– Какое это имеет значение? Ты против того, что случилось вчера? Ты против «нас»?
Она зажмурилась, не зная, что ответить. Я растерялась. Зная о её ситуации со здоровьем, помня, что однажды случится то, что должно, я не хотела думать об этом сейчас. Сейчас, когда она, цветущая, робкая от моего напора, напуганная, милая, сидит передо мной и радует одним лишь существованием. Я поднялась. В груди сжало. Как и вчера, мне захотелось поскорее уйти отсюда, выбросить воспоминания в реку и себя заодно.
– Куда ты? – взволнованно спросила она.
– Я здесь. Просто ответь мне, что ты думаешь.
– Я… боюсь. Боюсь, что всё это исчезнет после того, как я… – она вздохнула. – Боюсь, что ты останешься с этим наедине.
– Как это благородно, – вспылила я, – думать обо мне.
Я направилась к выходу, но задержалась.
– Скажи одно: ты боишься, что у меня есть чувства, а у тебя их нет? Или ты боишься так опуститься в бездну, что ты забудешь Его, чью память ты поклялась хранить вечно?
Она резко обернулась ко мне, когда услышала одно лишь упоминание о Нем. В ней всё ещё живет то детское, первое, чистое чувство, святое, как Бог, и реальное, как Дьявол. Серые глаза искрились негодованием и сожалением. Она хотела сказать мне многое, выпалить в эту минуту всё, что полыхало вчера и горит до сих пор, она желала пристыдить меня, загнать в угол оправданий и извинений, но что-то тяжелое, стыдливое не давало ей сделать этого. Она вскочила, когда я вышла из гостиной.
– Подожди, неужели ты уйдешь так? – обеспокоенно спросила она.
– А как? Как я должна уйти? С песней и танцами? – злорадно бросала я в ответ. Хотелось схватить её, крепко прижать к себе и эгоистично сказать, что она – моя. Но я держала себя, секунда за секундой накидывая цепи и зацепляя их замками. Как бы сильно я ни хотела быть с ней, я не могла навязать ей свои чувства, подменить её несуществующими чувствами.
– Давай просто поговорим. Ты же знаешь, как мне непросто.
– Нам всем непросто, и не нужно выделять себя одну.
– Да, я согласна, – она кивнула. – Но согласись, моя ситуация тяжелее…
– Серьезно? – я вскрикнула. – Ты сейчас говоришь на полном серьезе? Ты предлагаешь потягаться бедами? У кого беда хуже? – я с ненавистью посмотрела в её испуганные глаза. Она понимала, что сказала не то и что остановить меня будет сложно. – То есть я должна войти в твое положение монахини и улыбаясь делать вид, что ничего не было? Вот только вчера ты не была монахиней.
Она покраснела, от стыда ли, от злости ли – неизвестно. Скрестила руки, делая из себя обиженную и задетую за самое сокровенное.
– Ты думала, что всегда можешь играть мной, что всегда можешь использовать дурочку-Машу, – бессильно говорила я, – в своих корыстных целях. Использовать меня, чтобы тебе было легче. А сейчас… ничего не изменилось. Ты такая же мелочная и себялюбивая. Ты не думала, что всё зайдет так далеко, ты просто хотела утешения, но получила гораздо больше и теперь бежишь, как крыса, прикрываясь чувствами к Нему.
Ника молчала. Её губы были крепко сжаты, кожа вокруг побелела. Не дожидаясь её
