Ольга Лобанова - Любовь как спасение

— Это временно, — радовался ее веселости Николай. — Вот еще козу купим, и станем… Ну, не помещиками, конечно, а уж кулаками зажиточными точно.

— Ты еще корову купи! — испугалась Нина. — Козу пасти надо, доить, сено заготавливать. Нет, я на козу не согласна.

— Поживем — увидим, — не сдавался Николай.

В конце лета Нина обнаружила неполадки в жизнедеятельности своего организма. Сначала не придала этому значения, но через месяц была вынуждена признать — пришел и ее черед встречать бабью осень. «Сорок шесть скоро, рановато, хотя… — размышляла она, рассыпая курам корм по двору. — От этого все равно не спрячешься, даже в деревне. Старость приходит неожиданно, но неизбежно. Зато прокладки не надо покупать — экономия», — легко утешилась Нина.

Однако только ненужностью прокладок дело не ограничилось. Организм бунтовал и сопротивлялся, не желая сдавать позиций: часто кружилась голова, постоянная слабость тормозила хозяйственно-огородную жизнь, Нина похудела и побледнела. До этого она чувствовала себя больной всего несколько раз, после особенно горячих споров в художественных мастерских, — наутро маялась похмельной слабостью. И теперь, как всякий практически здоровый человек, своему недомоганию испугалась не на шутку. Легла на диван, накрылась драненьким пледом, которым грелась еще Коленькина бабушка, и стала ждать худшего. Глядя на нее, встревожился и Николай:

— Езжай в Москву, к врачу, — настаивал он. — Можно, конечно, и в нашу городскую поликлинику сходить, но уж лучше в Москве.

Нина дождалась, когда пришло время ее жильцам платить за квартиру — это был ее месяц получать деньги, и поехала в Москву. Дома никого не было — она не предупредила, что приедет. Прошлась по комнатам, зашла на кухню — нет, это уже не ее дом. А была ли когда-нибудь эта квартира ее домом? «Господи, что же это такое? Только жить начала — на тебе! Сроду же не болела, даже карточки в поликлинике нет», — Нина действительно волновалась, уж так некстати ей казалась ее болезнь. Да и что это за болезнь, неизвестно. Она знала, какими неприятностями чреват для женщин этот их нежный — переходный — возраст.

Терапевт посмотрел язык, послушал легкие, пощупал живот — все вроде нормально. Выписал направление на анализы и кардиограмму. Велел прийти на повторный прием через три дня, после консультации гинеколога — это обязательно. Гинеколог тоже был внимателен и любезен, после осмотра предложил сесть.

— Ну, что, Нина Ивановна — восемь-девять недель, — сообщила врач, с сочувствием глядя на Нину.

— Каких недель? — не поняла та.

— Восемь-девять недель беременности. Писать направление? В вашем возрасте рожать рискованно — и для вас, и особенно для ребенка. Не советую.

— Подождите, — Нина не могла взять в толк, о чем говорит врач. — Я что — беременна?

— Да, беременны. И срок уже большой, еще неделя, и никто не возьмется делать вам аборт.

— Аборт? Зачем аборт? — Нина испугалась — слово-то какое страшное! — Я должна подумать, посоветоваться…

— Думайте. Но только быстро — времени у вас мало.

Прямо из поликлиники, не заходя домой, так и не повидав мать и Светлану, не получив деньги, Нина отправилась на вокзал. Николай был на работе. Нина машинально прибрала со стола, накормила котят, которые радостно приветствовали ее возвращение. Спрыгнула с любимого кресла Нюшка и потерлась о ее ноги, изгибая спину и нагловато мяукая. Молодой петух Петруша, красавец с красно-синими перьями в хвосте, важно прохаживался возле крыльца в ожидании поживы. Нина бросила ему под ноги несколько гостей дробленой пшеницы, и он сразу оживился. Засуетился, закудахтал, засучил лапами — куры услышали и поспешили, перегоняя друг друга, к своему кормильцу. На сердце стало теплее, но тревога не отступала. «Аборт? Нет, это невозможно, но если Коленька… Я же теперь без него не смогу». Без кого она не сможет — без малыша, посланного ей на излете ее женских возможностей, или без Коленьки, с которым она готова была расстаться, если он не захочет ребенка, хотя и горько ей это будет сделать, — Нина сама не знала. Она погладила свой живот, тяжело вздохнула и стала ждать Николая.

— Лапушка моя вернулась! — он радостно обнял Нину. — А что так быстро? Была у врача?

— Была. Он говорит, что рожать опасно.

— Кого рожать? — Николай вытаращил на нее глаза. — Ты что — беременная?

— Да, представляешь?

— Ух, ты! Слушай, ты молодец! И я молодец! — он явно был доволен и ей, и собой. — А что — опасно-то?

— Ребенок может родиться не совсем здоровым… Мне лет-то сколько?

— Только в этом дело? В возрасте? Или еще в чем?

— Только в возрасте, все остальное вроде в порядке…

— Вот что я тебе скажу: этот вопрос решенный. Врачи здесь третьим номером — после Бога и женской природы. А вот, я думаю, когда нам козу лучше покупать — сейчас или весной? — Николай говорил серьезно и деловито. — Я тут прочитал, что козье молоко — почти как материнское. Нашему пацанчику… — он на секунду задумался, — или пацаночке именно такое и нужно. По всему, сейчас лучше купить — ты пока с ней освоишься, доить научишься… Как думаешь?

— Ты серьезно?

— Какие шутки? Этим не шутят. И фамилию тебе нужно менять, на мою. Пора.

Любовь как спасение

Незадолго до знаменательного для каждой женщины события — сорокового дня своего рождения — Александра поняла, что ее браку пришел конец. Смириться с этой мыслью было трудно, даже труднее, чем она думала, но другого выхода она не находила. Александра была вынуждена признать, что роль жены удачливого бизнесмена ей оказалась не по силам.

Чуть ли не за четверть века знакомства их с Толиком отношения прошли практически все этапы. Бабушка и дед, забравшие крошечную Сашеньку к себе, когда ее родители после развода взялись устраивать новые семьи, много лет снимали дачу — полдома с большим участком — у родителей Толика. В те годы Жуковка была обычным дачным поселком по Белорусскому направлению, хотя и с огромным преимуществом — располагалась на берегу тогда еще чистой Москвы-реки. Так дети-одногодки Сашенька и Толик познакомились и подружились — купались, в лес ходили, на велосипедах гоняли, а наступала осень — расставались до нового дачного сезона. Пришла юность, и стало ясно, что не только детская дружба притягивает их друг к другу. Как полагается, гуляли под луной, целовались, потом стали любовниками и, наконец, примерными супругами.

Толик переехал в Москву, но жить в Сашиной семье отказался. Саша уважала независимый характер мужа. Молодые сняли квартиру в Марьино, тогда богом забытом районе, зато дешево. До институтов обоим было ездить далеко, но ничего, терпели, зато жили одни — без опеки и надзора. Сразу после госэкзаменов и получения диплома театроведа Сашенька родила Аленку. Толик был счастлив, что девочка. Его, высоченного, широкоплечего, с огромными руками и ногами, до слез умиляла миниатюрность дочки, к счастью, уродившейся в мать. Пришлось снять квартиру поближе к Сашиной бабушке, обещавшей помогать с правнучкой, когда Александра пойдет на работу. Учиться Саше было интересно чрезвычайно, но когда пришло время трудоустраиваться, начались проблемы — театроведы, если где и были нужны, то с именем в театральном мире. А больше полученные ей в вузе знания нигде и не требовались. Попробовала силы в газетной редакции, куда ее пристроил по старым связям дед, но журналистика, как выяснилось, — это прежде всего характер. Нет, Александра была и любознательной, и упорной, и бойкой, даже писать у нее получалось, но всех этих качеств у нее было в меру, а значит, для журналистики недостаточно. Помыкалась в отделе писем, потом в корректуре, но после первого же серьезного сокращения оказалась на бирже труда. Поначалу Сашу это не сильно огорчало — Аленка пошла в школу, что требовало немалого внимания, да и Толик, положив диплом инженера в ящик с документами, взялся за бизнес. Взялся серьезно, как, впрочем, и всегда, за что бы он ни брался. Денег в семье стало больше, но не так, чтобы намного. Толик обещал, что это временно и вот-вот начнется настоящее благоденствие. Время шло, но для Александры эти сладкие времена все не наступали.