Глория Эванс - Разговор о любви

Тим хотел повторить медленный, изучающий поцелуй прошлой ночи, но, как только почувствовал вкус губ Джоанны, как будто лишился рассудка. Так горячо, продолжительно и безудержно ему не доводилось целовать еще ни одну женщину.

Его руки, словно не принадлежа ему, действовали самостоятельно как два отдельных упрямых существа, обласкивая всю Джоанну — ее плечи, руки, бедра, полную мягкую грудь…

В какой-то момент и она, и он вдруг осознали, что незаметно опустились на пол, но как это произошло — ни один из них не помнил. Их сердца колотились все громче, а дыхание превратилось в вереницу прерывистых вздохов и сдавленных стонов. Руки Тима слегка дрожали от возбуждения, когда он расстегивал пуговицы на блузке Джоанны. Через мгновение шелковая блузка отлетела куда-то в сторону дивана. За ней следом отправился лифчик из черного кружева.

У Джоанны была потрясающая грудь — высокая, упругая, округлой формы, как у Мадонны Литты Леонардо да Винчи. По ней прыгали золотистые отсветы от мигающей елочной гирлянды. Некоторое время Тим просто смотрел на нее, будто зачарованный. Потом пробормотал, не отрывая глаз от чудесного зрелища:

— Я без ума от тебя, Джоанна! И в данную минуту, поверь, мне нет никакого дела до нашей с тобой работы…

Джоанна побледнела, сглотнула и, резко повернувшись, потянулась за сброшенной одеждой. В мгновение ока обе вещицы уже опять были на ней. Не глядя на Тима, она расправила плечи, поднялась, прошла к дивану и опустилась на него в мрачном молчании.

— Джоанна… — растерянно, почти испуганно пробормотал он. — Что произошло? Я чем-то обидел тебя?

Она покачала головой, продолжая избегать его взгляда.

— В чем тогда дело? — спросил он, вставая и направляясь к ней.

— Хорошо, что ты напомнил мне о главной причине, по которой мы с тобой не должны вступать в связь, еще до того, как дело зашло слишком далеко, — проговорила она, неуютно ежась.

— О чем ты? — Тим опустился рядом с ней на диван и бережно взял ее за руку, холодную как лед.

— Да все о том же… Ведь ты задумал сместить меня с руководящей должности, хочешь занять мое кресло… — На последнем слове ее голос дрогнул.

Тим бережно сжал миниатюрную кисть женщины в своей широкой ладони.

— Все, чего я хочу, так это тебя, милая моя. Притом до умопомешательства! И ты меня хочешь, разве не так?

Джоанна на секунду-другую прикрыла веками глаза и ничего не ответила. Но по тому, как вздымалась ее грудь и подрагивали веки, он понял, что не ошибается. Некоторое время оба они молчали. Тим ждал.

— Однажды, когда я была совсем маленькой, родители повезли меня в зоопарк, — наконец заговорила Джоанна. — Не знаю, понравились ли мне тогда медведи и жирафы, но точно помню, что пузатый детеныш бегемота произвел на меня ошеломляющее впечатление.

В другой, более подходящий момент Тим, несомненно, с увлечением выслушал бы ее рассказ, но сейчас эти сентиментальные воспоминания почему-то резанули его слух. Откинувшись на спинку дивана, он с плохо скрываемым раздражением спросил:

— Почему именно бегемот так поразил твое воображение?

— Сама не знаю, — ответила Джоанна. — Наверное, в тот день со мной приключилось нечто вроде любви с первого взгляда. Так вот, с тех самых пор на протяжении нескольких лет я мечтала, что на день рождения мне подарят такого же бегемотика.

— А его, естественно, никогда не оказывалось среди остальных подарков, — сказал Тим.

— Да, — подтвердила Джоанна с грустной улыбкой. — Я жутко расстраивалась, а родители каждый раз объясняли мне, что бегемотику было бы очень плохо в человеческом жилище. Но я старалась расти послушной девочкой и отчаянно верила в осуществление своей мечты. Она так и не сбылась, зато я усвоила один важный урок.

— Какой? — спросил Тим, когда Джоанна замолчала и погрузилась в раздумья.

— Ты получаешь в жизни далеко не все, что хочешь, поэтому и не должен мечтать о том, чего не можешь иметь.

Теперь в размышления углубился Тим. Джоанна смотрела на часы на противоположной стене — тоже старинные, как и мебель, — машинально следя за большой стрелкой, беззвучно отсчитывающей минуты: одну, вторую, третью…

— Насколько я понимаю, ты ставишь меня в один ряд с пузатым бегемотиком, — произнес наконец Тим.

— Именно, — ответила Джоанна, радуясь, что он все понял правильно.

Тим провел по лицу ладонью свободной руки.

— Знаешь, я не согласен с тобой. Если на свете переведутся мечтатели, то люди превратятся в роботов, и мечты действительно перестанут сбываться, — с жаром возразил он.

— Возможно, ты и прав, — ответила Джоанна с грустью, неохотно поднимаясь с дивана. — Но в нашем с тобой случае вообще не на что рассчитывать. И сейчас тебе лучше уйти.

Тим мог еще раз поцеловать ее и, таким образом, заставить Джоанну хотя бы на время забыть о довлеющих над ними запретах, , но не сделал этого. Ведь пока эта женщина не верила в то, что между ними уже зародились любовные отношения, и не догадывалась, что дальнейшего их развития им так же не избежать, как и наступления рассвета после ночи.

— Пожалуй, ты права. Мне пора домой. — Он тоже встал с дивана.

Они сухо попрощались, и звук захлопнувшейся за Тимом двери болью отозвался в ее сердце.

Что я сделала? — подумала Джоанна. Зачем лишила радости и себя саму, и другого человека? Разве теперь, когда он ушел, я испытываю хоть какое-то удовлетворение? Нет, мне плохо, одиноко, я тоскую, как подранок гусь на опустевшем озере.

5

Смеркалось. Джоанна весь день провела на свежем воздухе и проголодалась как волк. Как только они приехали в Сент-Адель и расположились в одном из домиков гостиничного комплекса «Шантеклер», она сразу же переоделась и отправилась на улицу с намерением занять себя чем-то, лишь бы отвлечься от настырно лезущих в голову дурацких мыслей. Наилучшим образом ей в этом помог прыжок на эластичном канате с металлической вышки.

Вернувшись, она застала своих родственников в каком-то странно-отрешенном состоянии. Энтони с Виолеттой сидели у камина и лениво вполголоса беседовали. Андрэ расположился за письменным столом и листал какие-то документы. Марго полулежала на диване, уткнувшись в свежий номер «Космополитена».

— Уф, какой на улице мороз! — воскликнула Джоанна, входя в гостиную.

На ее слова никак не отреагировали.

— Уже без четверти семь, я умираю с голоду. — Она умышленно громко протопала к креслу.

Однако никто даже не повернул головы в ее сторону.

— Эй! Мы сегодня ужинаем или вы все сразу сели на диету?

Марго нехотя опустила на диван раскрытый журнал, а Энтони и Виолетта наконец-то прекратили болтать и пытались сообразить, о чем идет речь. Но дядя Андрэ и ухом не повел, продолжая увлеченно заниматься своим делом.