Топографический кретин - Ян Ледер
Роковую роль сыграло то обстоятельство, что квартиры тёти Нюси и бабы Ани находились на одной лестничной площадке и имели смежные балконы. В замысловатых Гуссиных извилинах, разогретых к вечеру мужественным гормоном тестостероном и обильно спрыснутых алкоголем, сам собой нарисовался план, столь же изощрённый, сколь коварный, но главное — беспроигрышный.
В четыре часа морозного февральского утра старушку разбудил настойчивый стук в балконную дверь. Снаружи.
От преждевременного удара бабу Аню спасла только лихорадочная активность мозга: куда звонить сперва — 03 в скорую или 02 в милицию? Задержав палец в дырочке «нуль», она в панике обернулась к источнику шума. На балконе четвёртого этажа, за затянутым ледяными разводами стеклом, маячил бледный малоодетый призрак в роговых очках на длинном носу, с взъерошенными курчавыми волосами, подёрнутыми инеем, будто сединой, и с бутылкой водки в руках.
Гостей на свадьбу съехалось много, немножко больше, чем рассчитывала принимающая сторона, и в последний момент в сетку расселения были внесены незначительные коррективы. Сестрёнка Алина переместилась к подружке на другой конец города, а бабушка осталась по месту прописки.
А Гусси об этом не уведомили: его-то место ночёвки осталось прежним, так зачем перегружать лишней информацией свидетеля, у которого и без того хлопот полон рот?
7 марта
Полураспад
Давай вечером с тобой встретимся,
Поиграем в декаданс
Глеб Самойлов
Новая проблема, черт бы их побрал: завтра восьмое марта, надо ведь, наверное, что-то подарить? Или — не надо? Она-то от меня подарков точно не ждет, а элемент сюрприза в нашем случае непременно обернется вспышкой раздражения: дарит что-то — значит, на что-то еще надеется, чего-то еще ждет.
Отскок. Цель
Я увидел ее после двухмесячного перерыва, увидел лишь мельком. И во время этого мелька вдруг вырисовалась цель, отсутствие которой так раздражало, так тревожило, так нервировало все эти долгие, долгие месяцы. Цель нереализуемая, но лучше такая, чем никакой. Я завоюю ее обратно.
Где-то когда-то услышал, прочитал — или придумал? — занимательный диалог себя с собой.
— Мне это необходимо?
— Нет.
— Я этого хочу?
— Да.
Теперь зазвучало по-другому.
— Я этого хочу?
— Нет.
— Мне это необходимо?
— Да.
Отлично, цель теперь есть. Осталась фигня: определить средства.
Раздражение — это теперь первое, с чем я сталкиваюсь, когда заговариваю с ней.
— Какие на сегодня планы после работы?
— А какая разница?
— Да, в общем, никакой. Так спросил.
— И какого ждал ответа?
— Понятия не имею. У тебя, вероятно, снова йога.
— Нет, сегодня не йога. Депиляция.
— Вот как. И где же?
— В джиме. Там есть салон красоты.
— Хороший джим. Ну а потом?
— Пока не решила. Пойду погуляю по городу.
— Мокро ведь.
— Ну и что. Не сахарная.
— Домой, значит, торопиться не будешь.
— Не буду.
Что ж, не буду и я.
На этот раз за колоннами у джима прохаживалась невысокая девушка в люминесцирующей куртке цвета лайма с надписью "Security" на спине. Заметили, видно, вчера одинокую фигуру, прижимавшуюся к столпам прямо под камерой наблюдения. Времена неспокойные, терроризм по подворотням шныряет, вот и решили выставить охранницу от греха.
Никаких законов я накануне не нарушал, даже не помочился ни разу за полтора часа плюс пять минут, так что сделать она мне ничего не могла, но я не хотел привлекать к себе лишнего внимания, а потому не стал лезть на рожон и пристроился за высокой кованой оградой на тротуаре через дорогу.
Хватило одной сигареты.
Выскользнувшую из резных чугунных ворот фигуру я узнал бы с закрытыми глазами, не то что в сумерках. Я пошел следом. Быть замеченным не боялся: народу здесь в это время, как тараканов в ночной раковине с немытой посудой. К тому же накрапывал дождик, и я прикрывался зонтом, а у нее был поднят капюшон. И вообще — она никогда не оглядывается.
Играть в мистера Холмса, фиглярствующего в Уэст-энде, долго не пришлось: через три квартала, прямо перед Трафальгарской площадью, она свернула влево, к вокзалу Чаринг-кросс. Следствие окончено: мы едем домой.
В электричке я сел в другой вагон, автобуса подождал следующего, а когда вошел в квартиру, искренне удивился, увидев ее.
— Ты разве не собиралась погулять по дождю?
— Передумала. Решила дома побыть. А ты не ожидал?
— Нет, но я рад.
Она моей радости явно не разделяла. Сидела на диване, листала журнал, гладила икры, и так великолепные, а теперь еще и продепилированные до блеска. Хмурилась.
Дернул меня черт за язык:
— А ты так ни с кем и не спала?
Долгий, прямой, впервые, кажется, ненавидящий взгляд.
— С чего вдруг?
— Да так. Проснулся сегодня, подошел к зеркалу, а на голове самый настоящий рог.
Это правда. Волосы мои всегда были непослушными, но такого аккуратного, стройного и вертикального 10-сантиметрового вихра на затылке наблюдать до сих пор не доводилось.
— Я не хочу об этом говорить.
— Почему же? Ты ведь теперь считаешь себя свободной.
— Я и раньше считала себя свободной.
— Но раньше ты ни с кем не спала. И не собиралась. По крайней мере, так говорила.
— Я говорила правду. И сейчас ни с кем не спала. А если пересплю, перед тобой отчитываться не буду.
Открыть рояль — настежь, на полную, до отказа, до отката, до обрыва, до облома — и по струнам сковородой — с размаху…
Гудеж утих. Что ж, сам напросился.
— Ты ведь вчера не ходила на йогу.
Снова тот же взгляд.
— Нет. Собиралась, но не пошла.
— И выпивала не только с Келли.
— Да? Как интересно. А с кем еще?
— С Путридием.
— А ты что, следишь за мной?
— Феныч сказал, что Путридий хвастался вчерашним стейком в "Смолленски" за семь фунтов. Сопоставить несложно.
"Смолленски" — это бар, который сейчас отмечает свое двадцатилетие ценами двадцатилетней давности. На днях я сам рассказал ей об этой скидке, и она собиралась сходить туда со мной. А сходила с Путридием.
— Ну и что?
Хороший вопрос. Универсальный. Говоришь: "ну и что?" — и собеседник сбит с толку. Напрочь.
— Да нет, ничего. Я только не понимаю, зачем ты мне лжешь. Ты ведь чувствуешь себя свободной.
А много ли дадут за убийство Путридия при смягчающих обстоятельствах? Ведь состояние аффекта — это смягчающее обстоятельство? Можно, наверное, и условным отделаться?
— Ты сядешь за двойное убийство.
Я что, спросил вслух?
— Почему двойное? Никого больше убивать я
