Люси Уокер - Позови меня, дорогой

Пенни любила Стоунвилл и всякий раз, подъезжая к нему, с волнением ждала того момента, когда окажется на этой величавой аллее, ведущей к большому дому у склона холма. Длинные тени деревьев, падающие на землю в лучах заходящего солнца… открытая дверь, сквозь которую был виден яркий свет в доме… завитки дыма, поднимающегося вверх из каменных труб… все это вместе взятое олицетворяло в ее представлении дом, который ждет своих хозяев.

Из-за деревьев вышел один из работников фермы. Джон окликнул его и велел забрать у них лошадей.

— Для тебя, Пенни, приготовлена передняя комната, — сказал он. — Ты знаешь, где что взять… А мы с Бартом примем душ на мужской половине дома.

Взбираясь по большим каменным ступеням и пересекая веранду, Пенни услышала низкое мычание коровы в поле неподалеку и тихие глухие удары двигателя, стоящего под навесом. Кто-то из работников играл на губной гармонике. Воздух был полон мягких вечерних звуков и ароматов.

— Чудный Стоунвилл… как я люблю тебя! — сказала она.

Через широкий холл Пенни прошла в ванную комнату. Джон многое в ней изменил, и теперь ее блестящий кафель манил к себе усталое тело.

К тому времени, когда она приняла душ, вновь оделась… прошла в комнату для гостей в передней части дома, увидела разложенные на туалетном столике в ожидании ее пудру, крем и расчески, Пенни почувствовала себя бодрой и свежей, будто обновленная кровь заструилась по ее сосудам.

Она расчесала волосы, слегка попудрилась и накрасилась, слыша, как мужчины разговаривают на кухне. Время от времени их беседа прерывалась смехом то ли отца, то ли Джона. Было совершенно очевидно, что им доставляло удовольствие находиться в компании друг друга. Она знала, что лучше оставить их наедине. Джон давно отстранил ее от забот по кухне.

— Когда я прихожу в Бинду, я — гость, — сказал он, — тогда, когда ты приходишь сюда, я иду на кухню.

— Все дело в том… — не раз говорил мистер Бартлетт, — что Джон не любит, когда на кухне суетятся женщины.

Пенни прошла в столовую и села в углу в одном из кресел, обитых темной кожей.

Джон просунул голову в окошко в стене.

— Не хочешь ли налить нам хереса, Пенни?

Пенни подошла к буфету и постаралась налить вино поровну и себе и мужчинам. Сегодня она работала наравне с ними!

Когда отец и Джон появились в столовой, они усердно старались делать вид, что не замечают этого. Джон нес перед собой дымящееся блюдо, а мистер Бартлетт следовал за ним, по-видимому, с горячими тарелками…

— Тушеное мясо, приправленное кэрри. Его приготовил Уонч Ли в летней кухне, — сказал Джон и посмотрел на Пенни с полуулыбкой на губах. — Ты ведь не ожидала, что я угощу тебя жареным мясом, не так ли?

— Мне слишком нравится это блюдо Уонча, чтобы огорчаться, — ответила Пенни. — И все равно, Джон, я обожаю твое жареное мясо.

— В таком случае не буду тебя разочаровывать, но сначала давайте поедим тушеное мясо с кэрри[1].

Они так и сделали, только Джону приходилось время от времени бегать на кухню, чтобы перевернуть мясо.

— Не знаю, как оно получается у вас таким вкусным и нежным, — сказала Пенни.

— У меня свой рецепт, — ответил Джон.

После мяса подали фрукты со сливками, а потом — кофе.

Пенни сидела, попивая кофе мелкими глотками и прислушиваясь к мужчинам, ведущим серьезный разговор о проблемах фермеров. Она чувствовала легкую усталость, ей было уютно и тепло, так что не хотелось уезжать домой. Стоунвилл был для нее домом.

Она вспомнила, как однажды, будучи еще маленькой девочкой, она потерялась у реки. Доктор Дин нашел ее и усадил перед собой в седло.

— Поедем домой, детка… — сказал он тогда. — Выпьем по чашечке чая.

Пенни сидела здесь, в этой столовой, и, как взрослая, пила чай с доктором Дином. Когда они закончили чаепитие, он сказал:

— Ну вот… а теперь нам пора, маленькая мисси[2]. Надо отвезти тебя в твой другой дом.

Мистер Бартлетт прервал ее воспоминания, предложив отправиться в путь.

— Нам бы хотелось остаться и поболтать, Джон, — сказал он, — но день сегодня, по-моему, был долгим…

Джон послал за их лошадьми и проводил до конца аллеи. Ночь раскинула над ними свой звездный шатер. Высоко поднялась луна, посеребрив все вокруг холодным сиянием. Кроме звуков, доносившихся из дома в Стоунвилле, бескрайняя австралийская ночь была великолепна и тиха.

— Ну что, Пенни, — спросил мистер Бартлетт, наклоняясь с седла, чтобы открыть калитку дома в Бинду, — хорошо ли иметь экономку дома? Как ты считаешь?

— Замечательно, папа. Ты выиграл. А что мы будем делать завтра?

— Завтра… — начал он нехотя, — нам надо закончить новый раскол. Это довольно грязная работа, хотя ты могла бы принести нам чай или ланч…

— Я думаю, пора начинать работы в огороде. В конце концов, было бы несправедливо оставлять мисс Диттон одну каждый день.

Они подъехали к Бинду, и мистер Бартлетт настоял на том, что надо расседлать обеих лошадей.

— Ты ступай в дом, — сказал он. В следующий раз будет твоя очередь расседлывать лошадей.

Входная дверь была открыта, а холл — ярко освещен. Пенни почувствовала запах спирта… или какого-то лака… и удивилась — чем могла заниматься мисс Диттон. Но в этот момент из малой гостиной, где Пенни хранила свои альбомы с вырезками, появилась сама мисс Диттон.

— Как провели день? — весело спросила она, но Пенни не могла не заметить, что голос мисс Диттон, несмотря на оживленный, почти алчущий взгляд, оставался скучным и невыразительным.

— Чудесно, — ответила Пенни. — Надеюсь, вам здесь не было одиноко?

— О нет. Я была занята. У меня был такой день… настоящая уборка…

— Но в доме не было слишком большого беспорядка, — неуверенно сказала Пенни.

— О, дело не в доме, а в мебели. Вы и представления не имеете о том, что я с ней сделала. Соскоблила несколько слоев лака… а потом заново отполировала, натерев до блеска.

Пенни смотрела на мебель с восхищением.

— Просто великолепно. Но это такая тяжелая работа…

— Это еще не все. Подождите, вы еще увидите кедровый гарнитур в кладовой.

С глухим ударом у Пенни опустилось сердце.

— Кедровый гарнитур?

— Да, тот самый, который, по вашим словам, громоздился в боковой комнате. Гарнитур вашей мамы. Вы знаете, прекрасная мебель. И ценная. Не следует оставлять ее в пыли.

Пенни с трудом выдавила из себя улыбку.

Конечно, мисс Диттон действовала из добрых побуждений и, надо было признать, действовала правильно! Этот гарнитур не должен оставаться без внимания! Но как могла Пенни объяснить мисс Диттон, что мамина мебель была священна? Это было нечто, к чему никто не прикасался. Никто.