Диана Хэвиланд - Наперекор стихии
На следующий день, в полдень, Рауль вошел в ее комнату. Селена уже встала и оделась. Когда он вошел, она отвернулась от окна, в которое рассматривала бесконечный поток экипажей, едущих по улице Риволи.
Рауль выглядел привлекательным и спокойным в своей форме, с орденом Почетного легиона, сверкающим на мундире.
— Доброе утро, дорогая, — сказал он. Увидев поднос с завтраком возле кровати, он продолжил: — Я думал, ты позавтракаешь со мной внизу, но, может быть, так даже лучше. Ты можешь отдыхать весь день, а я через час поеду в Мон-Валерьен.
Ничто в его голосе и манерах не изменилось, и Селена поняла, что он решил притвориться, будто ничего не произошло.
— Меня не будет несколько дней, — продолжал Рауль. — Надеюсь, ты не будешь чувствовать себя одиноко. — Затем, как будто это только что пришло ему в голову, он сказал: — Ты напишешь императору письмо, где принесешь извинения за свой неожиданный отъезд.
— Как хочешь, — сказала Селена. — Но Полина Меттерних уже придумала для меня оправдание. — Увидев удивление Рауля, она продолжила: — Полина предложила сказать императору, что я уехала, получив письмо от твоих родителей, в котором говорилось, что Кейт заболел.
— Она разумная женщина, — сказал Рауль, явно с облегчением. — И ценный друг. Если ты ей нравишься, она может нам очень помочь.
Теперь он говорил более оживленно, и Селена поняла, что к нему вернулась самоуверенность.
— Может быть, тебя и не пошлют в гарнизон в пустыне, в конце концов, — спокойно сказала Селена. — Я надеюсь на это ради тебя.
— И ради себя тоже, дорогая моя. Ты все еще моя жена, и твое будущее — часть моего. Со временем ты поймешь это.
— Ты ошибаешься. Я ухожу от тебя, Рауль…
— Уходишь от меня? Что ты имеешь в виду? Куда ты пойдешь?
— В Ливерпуль, Родманы, несомненно, предоставят нам комнаты в своем доме.
— Нам? Нет, Селена! Ты не можешь отвезти нашего сына в Ливерпуль или куда-либо еще, не договорившись со мной.
— Кейт — сын Брайна.
— Тебе долго придется доказывать это, не так ли? Брайн никогда не признавал ребенка своим. Кейт носит мое имя, и мои родители признали его своим внуком. Ты знаешь, как они любят Кейта.
Селена почувствовала укол жалости, подумав о матери Рауля, становившейся с каждым годом все болезненнее, и о генерале де Бурже, бывшем всегда по-старомодному галантным с Селеной.
— Мне не хотелось бы причинять боль твоим родителям, — сказала Селена, — но я не могу уехать из Франции без сына.
— Ты не можешь уехать из Франции вместе с ним, — сказал Рауль. — Здесь женщина, оставляющая мужа, не имеет права заботиться о ребенке.
— Я обращусь в суд, если придется, — сказала Селена.
— Это будет самым глупым решением, подумай о Кейте! Ты слишком его любишь, чтобы позволить называться незаконнорожденным в глазах всего мира. Это разрушит его будущее!
— Ты используешь мою любовь к Кейту, чтобы удержать меня, зная, что я сейчас чувствую к тебе?
Посмотрев на Рауля, Селена прочитала ответ в его глазах и поняла, что побеждена, оказавшись в ловушке брака, не имеющего для нее больше никакого значения.
Когда Рауль вернулся из своей поездки в Мон-Валерьен, Селена, желающая хоть ненадолго уехать от него, спросила, может ли она съездить в Лоррейн.
— Мы поедем вместе, — ответил ей Рауль.
Он считал необходимым поддерживать иллюзию, будто ничего не произошло, будто они все еще счастливая супружеская пара, и Селене пришлось играть свою роль.
Родители Рауля были удивлены неожиданным визитом, а Кейт — крупный, крепкий мальчик — бросился в объятия Селены, потом повел ее посмотреть подаренного дедушкой гнедого пони.
Мальчик сиял от гордости, забираясь на пони, весь в нетерпении показать свое искусство.
— Когда-нибудь я проеду перед императором, как папа. — Его серые глаза под темными бровями загорелись при мысли об этом. — И у меня будет мундир и сабля, как у папы.
Селена обняла Кейта и почувствовала волну любви, захлестнувшую ее, непреодолимое желание защитить сына от всех опасностей, которые ждут его впереди. Но через мгновение она отпустила мальчика, подумав, что такое проявление чувств не подходит будущему солдату.
Селена смотрела на едущего по дорожке на пони сына и думала: «Нет, я не смогу оставить его. В этом Рауль был прав». Еще он был прав, обвиняя ее во все продолжающейся любви к Брайну. Что ж, даже если она никогда больше не увидит Брайна, у нее есть его сын.
Селена и Рауль вернулись в Париж незадолго перед Рождеством, привезя с собой Кейта. Рауль продолжал вести себя так, как будто ничего не случилось. Он был галантен и внимателен на людях, сопровождая ее на бесконечные балы и поездки в театр и оперу. Он подарил ей великолепную русскую соболью шапку, а на Новый год удивил санями, сделанными в форме лебедя, которые везла пара лошадей с серебряными колокольчиками и красной сафьяновой упряжью, отделанной серебром.
Накануне шел снег, и они вместе поехали на санях нанести традиционный визит в Тюильри, чтобы отдать дань уважения императору и императрице.
Когда вошла царственная чета, Селена почувствовала, как Рауль сжал ее локоть. После небольшой паузы Луи Наполеон сказал:
— Надеюсь, ваш сын оправился после своей болезни.
Его глаза под тяжелыми веками смотрели загадочно.
— С мальчиком уже все в порядке, ваше величество, — сказала Селена.
— Эти детские болезни всегда так неожиданны, — сказала Эжени. — Иногда это пугает.
Император подошел к следующему гостю, чтобы сказать ему несколько слов, но Эжени выждала момент и сунула Селене маленькую коробочку.
— Кое-что на память, — мягко сказала она и тоже отошла, выглядя по-настоящему царственно в бархатном платье бронзового цвета.
Возвращаясь домой, Рауль был явно спокойнее. Император предпочел принять извинения Селены за быстрый и неприятный отъезд из Компьена; как и Рауль, он выбрал приукрашенную иллюзию, а не ранящую действительность.
— Что дала тебе императрица? — спросил Рауль.
Селена достала из собольей муфты маленькую коробочку и открыла ее. Внутри лежала золотая брошь, искрящаяся в лучах зимнего солнца. Брошь была прекрасной гравировки и стоила немалых денег.
— Единорог, — сказала Селена, немного озадаченная. — Смотри, один рог. Интересно, почему… — Она вспомнила золотого оленя, которого отдала Полине Меттерних в тот вечер в Компьене со словами: «Отдай это Эжени».
Рауль мельком взглянул на брошь.
— Единорог часто появляется в средневековых произведениях искусства, — сказал он. — Его считали символом добродетели…
