Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
Извергнув содержимое желудка в третий раз, Жюстен вышел на воздух — на задний двор конюшни, где несколько лет назад Гуго Ларош выстрелил из охотничьего ружья ему в живот.
— Эй, кто там?
За живой изгородью, ограждавшей с четырех сторон навозную кучу, явно кто-то прятался. Жюстен присмотрелся получше. Мужчина в грязной кепке, надвинутой на глаза, попытался закрыть лицо рукавом своей серой полотняной куртки.
— Алсид! — крикнул Жюстен. — Ну-ка выходи! Я тебя узнал. Где Роже? И что, черт побери, тут у вас творится?
Лицо у молодого помещика было перекошено от горя и гнева, поэтому торопиться Алсид не стал. Медленно выпрямился, взвесил в руке вилы.
— Умотал ваш Роже, — буркнул он.
— Когда? Это он пристрелил Районанта?
— Нет, — отвечал садовник, потихоньку пятясь в сторону дома. — Это сделал хозяин.
— Хозяин? Что ты несешь? Мне сообщили телеграфом в Нью-Йорк, что мсье Ларош при смерти, а когда я уезжал, он уже был не в себе. Инвалид, прикованный к кровати! И ты хочешь сказать, что это он встал и убил моего коня?
Жюстен двинулся к садовнику, но тот сделал испуганные глаза и выставил перед собой вилы.
— Брось немедленно! — распорядился Жюстен. — Признавайся, твоих рук дело? Но зачем? Районант был болен?
— Может, и был. Хозяин приказал — я исполнил, — захлебнулся паникой Алсид.
И замахнулся вилами: не подходи, хуже будет!
— Кретин несчастный! — крикнул Жюстен, отскакивая в сторону.
Резким движением выдернул у него из рук вилы: в гневе силы у Жюстена будто удесятерились. Еще мгновение — и он уже тряс садовника за шкирку.
— Глаза б мои тебя не видели! Если ты, не задумываясь, делаешь, что тебе приказывает полоумный, увечный старик, остается только набить тебе морду и немедля вышвырнуть за ворота! — сказал он. — Но с этим я повременю. Хочу разобраться во всем сам. А пока слушай меня: позови Леандра, и вдвоем вы запряжете Уллиса и вывезете из конюшни труп. Его нужно поскорее сжечь. И подальше от остальных лошадей, чтобы они не почуяли запаха мертвечины.
— Ничего я делать не буду! Вы мне больше не указ! — сутулясь, буркнул Алсид и сплюнул на землю.
После чего повернулся и побежал так, что только тощие ноги замелькали. Жюстен ошарашенно смотрел ему вслед.
— Это что-то новенькое, — тихо проговорил он.
На душе у Жюстена было скверно: он очень любил Районанта. Но горевать было не время — разобраться бы с насущными делами. Он занялся вывозом тела сам. И пока работал, можно было не думать — огромное облегчение. Надел на першерона специальные оглобли с присоединенными к ним сзади цепями, которые и подсунул под тяжелый труп своего любимца англо-арабской породы. Закрепил все накрепко веревками.
В последнюю очередь обмотал Районанту голову покрывалом, поверх него — прочным шнуром и только после этого повел Уллиса из конюшни. Представить, что он будет волочиться по сухой земле, подскакивая на кочках и камнях, — нет, невозможно!
Скоро Жюстен вывел упряжку из парка. Этот печальный путь он совершил, как в полусне, машинально похлопывая время от времени смирного великана Уллиса по холке.
— Но чем распалить костер? — спросил себя Жюстен, когда они уже были на поле, оставленном под паром. — По-моему, в кладовке было несколько бутылок скипидара. Еще понадобится хворост и сухое дерево.
Жюстену пришлось сбегать, и не раз, в кладовку на конюшне и в сарайчик в дальнем конце парка, где старый Леандр держал дрова и хворост.
Прижавшись носом к стеклу, Гуго Ларош из гостиной наблюдал за его усилиями. Вот Жюстен снова бежит в конюшню, выходит, идет к полю… Скоро там, за ограждающей замок стеной, взвилось пламя.
— Хорошенький прием я тебе устроил, а, щенок? — ликовал старый помещик.
— Только зря убили лошадь, — прошептала Алин, стоявшая в шаге от него. — Чем бедная скотина перед вами провинилась?
— Пасть закрой! — прикрикнул на нее старик, отвешивая пощечину, в которую вложил все, сколько их было, силы.
Молодая любовница поморщилась и потерла щеку, стараясь не заплакать. Ларош отвернулся, словно забыв о ее присутствии, а она — она осталась стоять, глядя на него с ярой ненавистью.
Нью-Йорк, Дакота-билдинг, в 8 утра того же дня
Норма аккуратно отдернула синюю муслиновую занавеску, вышитую гладью, впуская в комнату утренний свет. И, пользуясь моментом, полюбовалась прекрасным лицом Элизабет, которая секунду назад, кажется, еще спала, но тут же широко открыла глаза и улыбнулась ей.
— Доброе утро, Норма! Я проснулась давно и просто решила поваляться.
— Вы разве забыли, что сегодня доктор Фостер снимает Антонэну гипс и что до его прихода остается меньше часа?
— Я успею привести себя в порядок. Слава Богу, Антонэн освободится наконец от этой обузы, грязной и со странными рисунками!
— Мы сохраним гипс на память, верно? На нем расписались и дядюшка Жан, и Бонни, и ваш жених! Малышка Дэбби нарисовала фантазийный цветок, мистер Вулворт — что-то геометрическое, а мадам… оставила следы своей губной помады. А вот юная Агата постаралась: ее рисунок — просто чудо! Подать завтрак в комнату, Лисбет? Кофе только что сварен, а еще я приготовила чай и сконы.[46]
— Спасибо, Норма, но я лучше позавтракаю в кухне.
Домоправительница поспешно вышла. Элизабет откинула одеяла и, по-портновски поджав ноги, устроилась в центре кровати. Из ящичка в прикроватном столике она извлекла бежевый прямоугольный листок бумаги, поцеловала его, потом — еще и еще. Вполголоса перечитала телеграмму:
«Благополучно прибыл в Гавр. Дорога без происшествий, не считая разбитого сердца из-за расставания с тобой. Люблю тебя. Скоро вернусь. Жюстен»
Элизабет встала и прошла к секретеру в стиле ампир, подаренному ей родителями на Рождество, чтобы спрятать там это драгоценное послание. Сунула его между страницами блокнота, куда записывала некоторые свои сны, обычные и кошмарные.
— Если бы Бонни жила с нами, как раньше, я могла бы рассказать ей, что мне сегодня приснилось. Господи, мне было так грустно! Я проснулась в слезах. Но почему?
В дверь постучали. Не дождавшись позволения, в комнату вбежала Мейбл.
— Лисбет, Чарльз уже тут! Пришел не просто вовремя, но даже раньше! У него в Дакота-билдинг сегодня еще одна консультация, но он решил начать с Антонэна.
— Ма, я еще не одета. Попроси его подождать. Я сейчас умоюсь и прибегу.
— В таком виде? — прыснула Мейбл. — На тебе прозрачная ночная рубашка. Хочешь, чтобы у нашего
