Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
— Я буду помнить, моя принцесса, — шепнул он ей на ушко. — До последнего вздоха!
17. Круговорот кошмаров
Дакота-билдинг, в тот же день, в пятницу, 19 мая 1905 года
Золотой вечерний свет заливал квартиру Вулвортов, когда Элизабет, совершенно разбитая и с тяжелым сердцем, наконец переступила порог. Мейбл выбежала в холл, где молодая женщина как раз клала на столик свой зонтик и гобеленовую сумочку.
— Добрый вечер, ма! Как себя чувствует Антонэн?
— Выпил теплого молока и теперь спит, как ангелок. Если бы не эта слабость и не некрасивая красная сыпь на теле, я бы сказала, что он поправился.
— Вот и славно! Тогда я сразу пойду искупаюсь. Мы с Жюстеном много ходили пешком.
— Думаю, сначала нам лучше поговорить, Лисбет, — сказала Мейбл.
— Хорошо, ма. Но ты выглядишь расстроенной. Что-то стряслось?
— Пока еще не знаю, милая.
Этот таинственный ответ Элизабет удивил. Они вошли в ее комнату, где, под пристальным взглядом приемной матери, она сняла туфельки и распустила волосы.
— Лисбет, после обеда, сидя у постели Антонэна, я перечитала письма, которые ты нам писала из Франции, — начала Мейбл. — Они много лет нетронутые пролежали в шкафу, потому что ты была тут, с нами. Конечно, я помнила некоторые моменты, в свое время меня встревожившие, и это касалось Жюстена.
Мейбл заметила, что Элизабет содрогнулась при одном упоминании этого имени, и, чуть понизив голос, продолжала:
— Еще тогда мне показалось, что ты испытывала чувства к этому юноше, служившему у вас конюхом.
— Чувства? Ты преувеличиваешь, ма. Мы были очень хорошими друзьями. Понимали друг друга с полуслова, у нас было много общего. И ты знаешь почему. Я вам с па рассказывала, у Жюстена было ужасное детство, он годами сидел взаперти на чердаке. А еще ты знаешь, что это он утешал меня, совсем еще крошку, в тот вечер в детской, когда мне было так страшно. И на следующий день после рождения Антонэна я показала тебе оловянного солдатика — подарок Жюстена, столько лет служивший мне талисманом.
— Конечно, Лисбет, я все это помню, — не стала спорить Мейбл. — Я тогда спросила, почему, пока длились роды, ты не выпускала эту фигурку из рук.
— И я тебе объяснила. Я верю, что этот солдатик меня оберегает, потому что Жюстен подарил мне его на счастье. И конечно, когда мы с ним повстречались уже взрослыми, незнакомцем он мне не казался. Эта спонтанная — и взаимная — симпатия показалась мне чем-то совершенно естественным, когда я узнала, что мы еще и родственники.
С этими словами Элизабет села на кровать и принялась скатывать чулки к щиколоткам. На мгновение она закрыла глаза, вспоминая то упоительное наслаждение, когда Жюстен стал целовать ее между ног.
— Лисбет, прости мою настойчивость, но вы с ним почти одногодки. Жюстен очень хорош собой, и на твоем месте мне было бы трудно воспринимать его как дядю. Дорогая, это получилось не нарочно, но я как раз стояла у окна в гостиной и все видела… С четвертого этажа вид открывается прекрасный, ты сама знаешь. Вы целовались, сидя на заднем сиденье такси. И это был поцелуй влюбленных, я в этом уверена!
— И совершенно напрасно, ма — с ожесточением отвечала Элизабет. — Завтра, в пять утра, Жюстен уплывает домой, и мы с ним прощались. Ты невесть что напридумывала, и только потому, что мы обнялись!
Мейбл присела с ней рядом, обняла за плечи.
— То, что ты сердишься, доказывает, что это никакая не галлюцинация, — ласково сказала она. — Я никому не расскажу, но мне будет горько думать, что это делает тебя несчастной. Моя хорошая, я желаю тебе только счастья. И не стану осуждать.
Элизабет едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться и не рассказать правду — сочувствие со стороны Мейбл только растравило ее рану.
— Момент слабости, ма, не более того. Нам было очень грустно расставаться.
Там, в Гервиле, мы много времени проводили вместе. И я не знала, что Жюстен — мамин сводный брат. Он мне нравился, и случалось — да, случалось! — мы с ним целовались. Юношеская мимолетная влюбленность… А потом он уехал. И мы снова увиделись только через семь лет, в день нашей с Анри помолвки. Можешь представить, что я чувствовала!
— Да, конечно.
— Ма, милая, тебе и правда не о чем волноваться! Ничего… м-м-м… двусмысленного между нами нет. Нам с Жюстеном хотелось поговорить, поделиться планами на будущее. Он собирается жениться на девушке, с которой его познакомила моя тетя Ивонн, а я, как и планировалось, выйду за Анри.
— Но любишь ли ты его по-настоящему, своего Анри? — спросила Мейбл с некоторой тревогой. — Я наблюдала за вами с Жюстеном. И в его присутствии ты… как это лучше сказать… ты совсем другая! Искришься весельем, ты вся светишься! Это было заметно и вчера, когда мы ужинали все вместе. И то, как этот молодой человек на тебя смотрит, говорит о его чувствах лучше всяких слов. Это нечестно — связывать себя на всю жизнь с Анри, если любишь другого!
— Все не так, как ты представляешь, ма. И это касается только меня. Меня и никого больше! — отрезала Элизабет, вскакивая на ноги. — Анри будет прекрасным мужем. Он внимательный, ласковый, работящий, любит детей. А сейчас, пожалуйста, ма, дай мне побыть одной! Я просто мечтаю о теплой ванне! Но перед этим быстренько переоденусь и схожу посмотреть на Антонэна.
— Хорошо, милая. Дело твое!
Тихонько вздыхая, Мейбл вышла в коридор. В гостиной, стоя у окна, ее поджидал Эдвард.
— И?… — только и спросил он.
— Мои расспросы ей не понравились. А еще она не знает, что ты в тот момент был со мной и тоже видел их с Жюстеном страстные поцелуи в такси. Наша дочь отрицает очевидное, Эдвард, и, как я поняла, настроена на брак с Анри. Мне ее жаль! Если она любит Жюстена, а он — ее, в чем нет никаких сомнений, из-за родства они даже мечтать не могут о совместной жизни.
Эдвард привлек жену к себе. Погладил по спине, скользнул рукой по талии.
— Тяготы любви! — посетовал он. — Увы! Если бы это была наша единственная проблема! С финансами дела обстоят не лучшим образом. Я еще потерял на сделке с хлопком из Луизианы. Повезло, что нашелся серьезный покупатель на наше шале в Скалистых горах. Эти деньги помогут продержаться несколько месяцев. Слава Богу, этой квартирой мы владеем, а не арендуем ее!
— Не будь таким пессимистом, дорогой! Твои дела опять пойдут в гору, — подбодрила
