Сьюзен Зонтаг - Любовница вулкана
О постыдной роли палача, которую Герой играл при правительстве Бурбонов, говорила вся Европа — вся привилегированная Европа. Повесить лучшего поэта страны? Самого выдающегося знатока древнегреческой культуры? Ведущих ученых? Даже самых ярых противников французских идей и республиканизма шокировала бойня, развязанная неаполитанской знатью. Классовая солидарность легко победила нацио нальные противоречия.
Что же тогда? Объявить Героя злодеем? Но герои необходимы… Нет, легче считать, что кто-то оказывал на Героя дурное влияние, и оно исказило его взгляд на происходящее. Хороший человек не может стать плохим, но сильный может стать слабым. Герой стал слабым потому, что не был больше одинок, — а герой обязан быть одиноким. Герой — тот, кто умеет уйти, разорвать связи. Плохо, когда герой женится. Если же он женат, то не должен быть под каблуком у жены. Если он любовник, то должен (как Эней) разочаровать возлюбленную. Если он участник трио, то должен… но герой не должен становиться участником трио. Герой должен летать, парить. Он не может пресмыкаться.
* * *Позор, позор, позор.
Тройной позор. Три, соединившееся в одно.
Героя, находившегося, по сути дела, в самовольной отлучке, нельзя было сместить, уволить по приказу вышестоящих чинов из Лондона — хотя такой вариант рассматривался. Но те, кто манипулировал им, те, чьей пешкой он стал, ощущали на себе всю тяжесть официального недовольства. Из-за своего участия в зверском возмездии неаполитанским патриотам Кавалер стал считаться фигурой как минимум противоречивой. Одни говорили, что ему задурила голову жена; другие — что Бурбоны. Никто, разумеется, не ждал от дипломата, что он будет образцом совершенства, как этого ждали от Героя. Но поступать вопреки велению долга он не смеет. Дипломат, открыто и даже фанатично вставший на защиту интересов правительства той страны, где он служит, становится бесполезен для правительства страны, которой он служит и интересы которой должен защищать. И его отставка — всего лишь вопрос времени.
Однажды утром Кавалер получил письмо от Чарльза, в котором тот с огорчением извещал дядюшку, что, как он узнал из проклятой виговской газетенки «Морнинг кроникл», новым посланником в Королевстве обеих Сицилий назначен молодой Артур Пэджит. Кавалер больше не мог не замечать, в какой жестокой опале он оказался. Его не только уволили после тридцати семи лет службы, не дав возможности уйти в отставку и не посоветовавшись с ним по поводу преемника, нет, их даже не тревожило, что о своем увольнении он узнает последним. Бумага из министерства иностранных дел пришла месяц спустя, с краткой припиской, что его преемник уже выехал из Лондона. Узнав об этом, королева, вся в слезах, бросилась обнимать бесценную наперсницу, дорогую сестру, жену посла. О, что же я буду делать без моих друзей, кричала она. Во всем виноваты проклятые французы.
Роковой Пэджит, как назвала его королева, прибыл в Палермо и через пять дней был принят Кавалером. Вот молодой человек — Пэджиту двадцать девять, он на целых сорок лет моложе Кавалера, — к которому Кавалер не испытывает решительно никаких отеческих чувств.
И с какого же поста вы прибыли? — холодно спросил Кавалер.
Я был чрезвычайным послом в Баварии.
Но не полномочным министром?
Нет.
Я слышал, вы занимали этот пост всего год.
Да.
А до того?
Бавария была моим первым назначением.
Вы, разумеется, говорите по-итальянски, — сказал Кавалер.
Нет, но я выучусь. В Мюнхене я очень быстро выучил немецкий.
Вам еще придется изучать сицилийский, ибо кто знает, когда их величества соблаговолят вернуться в первую столицу. А также неаполитанский диалект, даже если вы никогда не попадете в Неаполь, — король не говорит на итальянском.
Наслышан об этом.
Последовало молчание, во время которого Кавалер мысленно проклинал себя за излишнюю болтливость. Затем, нервно прочистив горло, Пэджит нашел в себе смелость сообщить, что готов вручить королю и королеве свои верительные грамоты, как только Кавалер вручит свои, отзывные.
Кавалер ответил, что, поскольку он не намерен ни единого дня оставаться в Королевстве обеих Сицилий в качестве частного лица и уже запланировал путешествие сроком на месяц с целью осмотра достопримечательностей, то этим вопросом сможет заняться только по возвращении. И уплыл с женой, миссис Кэдоган и Героем на «Фоудройанте». Он снова на воде, и на сей раз не для того, чтобы попасть в историю (хотя Герой и должен сделать остановку на Мальте), но чтобы выплыть из нее, выбиться из графика своей жизни.
Стало быть, начальство, бывшие друзья из министерства иностранных дел, уволили его? Что ж, а он, пусть на время, увольняет их из своей памяти. Надо взглянуть на мир шире, увидеть его в движении. Глядя на скользящие мимо берега, на вплывающую в поле зрения величественную, увенчанную облаками, изредка громыхающую Этну, Кавалер вспоминал, какой поразительный вид открывается с вершины на заре, окрашивающей все голубым цветом, как далеко внизу видны словно нарисованные на карте контуры Калабрии, Сицилии, Мальты, Липарских островов. Да, я достиг этой вершины. Я здесь единственный, кто ее достиг. Какую богатую жизнь я прожил.
Проходя мимо Этны, «Фоудройант» подошел близко к Бронте, поместью, доставшемуся Герою в дополнение к недавно полученному сицилийскому титулу. Жена Кавалера горела желанием сойти на берег, но Герой сказал, что предпочитает увидеть свое владение, вулканическая почва которого приносила, как ему говорили, до трех тысяч фунтов в год, только когда к его визиту надлежащим образом подготовятся. Герцог Бронтийский, — заявил Герой, — не может явиться на свои земли просто так, без объявления. Кавалер, который подозревал, что при выборе герцогства для английского спасителя король позволил себе маленькую шалость (по преданию, Бронте звали кузнеца-циклопа, деятельность которого и заставляет Этну грохотать), счел за лучшее оставить эти сведения при себе. Одноглазый Герой, так гордившийся тем, что стал сицилийским герцогом, мог и не оценить юмора. Но Кавалера это забавляло.
В своих удовольствиях Кавалер достиг нулевой отметки. Удовольствие заключалось для него в возможности выкинуть из головы неприятные мысли. Увольнение, Пэджит, долги, неясное будущее, которое ждет его в Англии, — все это врывалось к нему в голову и тут же выдувалось, выносилось ветром, как сдувало от кормы к носу морских птиц над его головой. Но, поскольку можно было забыть о гнетущих неприятностях, ему казалось, будто он наслаждается жизнью. Корабль был его домом. На два дня они остановились в Сиракузах, намереваясь посетить развалины храма Юпитера, а также знаменитые каменоломни и пещеры. Жена Кавалера, невзирая на утреннюю тошноту, отказалась остаться на борту с матерью. Она не хотела пропустить ни одной из интереснейших лекций Кавалера, которые он читал во время прогулок, и не желала ни на час расставаться с Героем. Жена и друг выглядели такими счастливыми. Он не был ни наивным, ни всепрощающим мужем, он по-настоящему любил жену и человека, ровесника жены, которого теперь любила она, и они оба по-настоящему любили его, а значит, он не потерял жену, а приобрел сына, разве не хорошо все устроилось?
