Патриция Кемден - Роковые поцелуи
– Ничего. Просто шальная мысль. Удар топора алебарды шальной мысли. Боже правый, Эл, что ты сделала со мной?! Два месяца назад я потерял себя. Не было выбора между удовольствием и болью… Они слились вместе в один большой темный миазм чувства. – Он потер глаза основаниями ладоней, потом уставился на свои растопыренные пальцы. – Единственное, что давало мне знать, что я еще живу, – это мысли о том, что мое единственное искупление на поле брани. Потом ты прошла по тому коридору в замке Дюпейре. Эл, я могу на пальцах пересчитать те дни, когда мы были вместе. Ты разорвала в клочья все мои представления о себе самом. И еще… И еще ты предоставила мне выбор между удовольствием и болью – и вот мой выбор. – Ахилл лежал, откинув голову на покрывало и насмешливо глядя на Элеонору. – Я умираю от голода. Накорми меня, женщина.
Элеонора подвинула поднос ближе и отломила дрожащими руками хлеба и сыра.
– Ты зверски голоден, это хорошо, но я бы сказала, что слишком много мыслей, а не слишком мало пищи. А теперь ешь.
Ахилл хохотнул:
– Я думаю, что самое важное, что я упустил в тебе, – это умение польстить и расположить к себе.
Элеонора положила кусочек хлеба ему в рот. Ахилл прикусил ее пальцы.
– Второе важное, – поправился он. – Полагаю, что добрые братья замуровали бы меня в склепе, если бы знали, какими греховными были мои мысли.
– Ты, должно быть, был вне себя от ярости, когда они захватили тебя.
– Разумеется, я был в ярости, думая о той, которую оставил в постели. – Элеонора покраснела, а Ахилл добавил: – По правде говоря, это идея настоятельницы, чтобы меня схватили.
– Могу в это поверить, – ответила Элеонора, вспоминая приступы ярости, свидетельницей которых она была. Она дала Ахиллу кусочек сыра, но он задержал ее руку и облизал кончики пальцев. – Как… – Элеонора убрала руку, борясь с желанием прикоснуться пальцами к своим губам. – Как они вытащили тебя из комнаты, не разбудив меня? Никто не говорил мне, куда ты ушел… и придешь ли назад…
– Я смотрел, как ты спала, когда они пришли. Ты выглядела спящей богиней, с кремовой кожей и великолепными золотисто-каштановыми волосами на пурпурном бархате.
Вежливая просьба посетить отца Эдуарда по вопросу одежды для тебя, как сказал Кельн, к тому моменту как я спустился к основанию лестницы, обернулась насильным захватом с помощью полудюжины швейцарских пикейщиков. И нет необходимости говорить, что новой одежды и в помине не было. – Он замолчал, чтобы стянуть остатки монашеской рясы, которая была дана ему. – Во всяком случае, для тебя.
Ахилл отмахнулся от хлеба и сыра и одним глотком покончил с токайским, глядя на Элеонору поверх оловянной кружки.
– Благодарю вас за удовольствие совместного ужина, – сказал официально Ахилл.
Элеонора взяла чашку, быстро схватила его руку и, держа ее перед собой, стала рассматривать рубцы от веревок на запястье. Их пальцы сплелись.
– Эрве рассказывал, что ты однажды оторвал маршальского хирурга от его коньяка, чтобы доставить его к твоим людям, раненным в бою, – вспомнила Элеонора. – Если бы я могла сейчас сделать то же самое. Я не знаю, что еще сделать, кроме как промыть раны водой, потом немного смазать вином. Как ты думаешь, это подойдет?
– Отлично подойдет, Элеонора, – ответил Ахилл, глядя на нее.
Элеонора мягко опустила руку Ахилла, отодвинула поднос в сторону и встала. Она взяла воду, таз, полотно и поставила все это рядом с кроватью. От воды шел пар, Элеонора налила ее в таз и погрузила туда кусок ткани.
– Будет немного больно, – предупредила она, закусив губу и осторожно поднимая его руку. – Не понимаю, почему я так сказала. Я не знаю, будет больно или нет, хотя мне всегда было больно, когда няня обрабатывала мои царапины. Но это не просто царапины. А я – не твоя няня.
Ахилл привлек Элеонору к себе и поцеловал. Его губы имели вкус сладкого вина, вина родины, и когда его язык проник в ее рот, начал там двигаться, крутиться, дергаться и дразнить, это тоже было для нее чем-то родным, согревающим, ласкающим, разгоняющим холод, который пронизал ее. Элеонора слабо застонала, и Ахилл принял этот стон, впитал его в себя, впитал ее страх, который когда-либо был в ней.
Поцелуй растопил воспоминания, и Ахилл лбом уперся в лоб Элеоноры.
– Да, ты – не моя няня, – сказал он хриплым голосом.
Он отпустил ее и протянул свою руку, вверх ладонью. Это было так похоже на капитуляцию, насколько это было возможно для такого человека, как он. И он сделал это для нее.
Элеонора села рядом перевязывать рану, мечтая о тех волшебных мазях и снадобьях с Востока, о которых ей рассказывали шепотом, но которых она никогда не видела. Она знала, что рубцы сильно саднят, но Ахилл не произнес ни слова, пока она делала свою работу.
Закончив с обоими запястьями, Элеонора снова села на пятки и, сложив руки на животе, нахмурилась, глядя на одеяло, прилипшее к спине.
– Мне кажется, я должна его сначала намочить, а потом попробовать приподнять. Как бы мне хотелось никогда не попадать в подобную ситуацию.
Ахилл хмыкнул.
– У меня был бы прекрасный вид всадника, скачущего полуголым по улицам Пассау, если бы не было тебя.
– Действительно, прекрасный! Я бы последовала за тобой, вместо того чтобы вести вперед.
– Впереди багажа, – сказал Ахилл, но с такой страстью, что Элеонора на мгновение замерла.
Опомнившись, она поцеловала его в макушку и сказала:
– Может быть, впереди, но через минуту ты скажешь мне значительно более худшие слова, чем «багаж».
Элеонора положила Ахиллу часть полотенца под грудь, стараясь, чтобы ее движения были мягкими и неторопливыми, потом намочила кусок ткани водой и начала смачивать одеяло. Вода медленно впитывалась, обращая тускло-коричневый цвет в цвет сырой древесной коры.
Ахилл глубоко вздохнул и стиснул зубы. Даже сквозь слой шерсти и полотна Элеонора чувствовала, как ходят мускулы спины Ахилла при ее прикосновениях. Его дыхание охрипло от строго контролируемой размеренности. Правая рука Ахилла медленно зарывалась в покрывало.
– Говори со мной, Эл.
– О чем?
– О чем угодно. Обо всем. Я хочу слышать твой голос.
Элеонора согнулась рядом с Ахиллом на кровати, осторожно пропитывая водой одеяло и одновременно стараясь не проливать слишком много воды, которая могла бы впитаться в постель. Ахилл слушал рассказы Элеоноры о ее детстве, братьях и дедах, которые участвовали во всех восстаниях, происходивших в Венгрии за последние шестьдесят пять лет. А их в Венгрии было немало.
Ахилл улыбался.
– Думаю, мне понравятся твои венгры.
Улыбка Элеоноры была сладостно-горькой, но она знала, что Ахилл не видит ее.
