Кристофер Гортнер - Последняя королева

– Выпей, – прошептала я.

Я влила смертоносное снадобье в его раскрытый рот. Часть вина плеснула на подбородок, и я вытерла его рукавом.

– Уже почти все. – Я снова взяла его за руку. – Почти все.

Несколько секунд спустя он судорожно вздохнул. Я почувствовала, как сжимаются, а затем безвольно слабеют его пальцы.

Все вокруг будто замерло. Мы застыли во времени, подобно нарисованным на фасаде фигурам. Тишина окутала меня со всех сторон. Словно во сне, я почувствовала, как холодеет кожа Филиппа. Взглянула в его лицо. Если бы не бледность, могло показаться, будто он просто спит. Он снова казался молодым: смерть вернула ему былую красоту наших счастливых дней. Спутанные золотистые волосы падали на лоб, длинные светлые ресницы, предмет зависти многих придворных дам, напоминали крылья спокойно сидящих бабочек. Глядя на него, я утратила ощущение прошлого. Я не осознавала ни самой себя, ни ребенка в моей утробе.

И что́ я совершила ради спасения своего королевства.

Я ничего не видела, кроме тела мужа, и ничего не слышала, кроме слов произнесенного всего пять месяцев назад пророчества: «Сегодня ты явился сюда гордым принцем, юный Габсбург. Но после смерти тебя ждет куда более долгий путь по Кастилии, чем при жизни».

Глава 30

Мой муж, за которого я вышла ради политики, которого я четыре года любила и пять лет ненавидела, с которым я бессчетное число раз лежала в постели и из-за которого пролила бессчетное количество слез, от которого я родила пятерых детей и зачала шестого, против которого я строила интриги и сражалась, – мой муж был мертв.

Оплакивала ли я его? Ответ прост, и он очень личный. Я сделала то, что требовалось для спасения моего королевства, и смерть Филиппа не сделала меня убитой горем вдовой. Наша любовь превратилась в воспоминание, и его труп это лишь подтверждал. Теперь передо мной стоял выбор, который мог освободить меня или обречь навеки. То, что я задумала, могло привести меня к победе, а могло лишь подтвердить всеобщее подозрение, что я безумна.

Но у меня имелись свои причины для такого поступка, хотя и неочевидные для постороннего взгляда.

Долго ждать мне не пришлось. Всего через час после смерти Филиппа Каса-де-Кордон наводнили, словно саранча, фламандцы, Сиснерос со своей бандой церковников и представители знати. Мы с Беатрис и доньей Хосефой едва закончили обмывать и одевать тело, когда в комнату ворвалась толпа вельмож, намереваясь взять все в свои руки.

Едва держась на ногах от усталости, я не пыталась сопротивляться и позволила увести себя в свои комнаты. Фламандцы рыдали вокруг тела, Сиснерос пригласил бальзамировщиков. Затем покойного завернули в ткань, чтобы перевезти в монастырь Мирафлорес в окрестностях Бургоса, где монахи должны были молиться за бессмертие души Филиппа. По всей Кастилии разослали известия о безвременной кончине Филиппа Габсбурга, посмертно титулованного «принцем-консортом нашей наследницы королевы Хуаны» – что, как я подозревала, было лишь попыткой сгладить неуверенность политиков.

Что касается меня, в двадцать семь лет я стала вдовой на шестом месяце беременности. Внешне я никак не проявляла горя. Из уважения к остальным я носила траур, но спокойно обедала и ужинала с фрейлинами, размышляя, что делать дальше. Ибо прекрасно знала, что и гранды размышляют о том же.

За одну ночь мир переменился. После смерти Филиппа я со всей определенностью стала королевой, но не тешила себя иллюзией, будто у меня теперь больше власти, чем при его жизни. Меньше чем через месяц после его смерти вернулась моя сводная сестра Иоанна, одетая с головы до ног в черное, и сразу же начала вмешиваться в мои дела, несмотря на хмурые взгляды Беатрис. К моему неудовольствию, за ней последовали другие знатные дамы – целый легион, полный решимости выстроить вокруг вдовы стену женского уединения. Я знала, что это дело рук Сиснероса, часть его планов отодвинуть меня от дел. Ему не хотелось, чтобы я была на свободе, пока он умасливает знать за столом переговоров. Пока что я терпела их вторжение, поскольку ко мне поспешно приехал и преданный Лопес, которого Филипп пытал во Фландрии, а в один прекрасный день неожиданно появилась Сорайя – изможденная и исхудавшая, со следами побоев и издевательств, которым ее подвергли люди Филиппа, но, как всегда, полная решимости оставаться рядом со мной.

Обнимая ее, я пролила первые после смерти Филиппа слезы. Вместе с Сорайей и Беатрис, не покидавшими меня ни днем ни ночью, я продолжала ждать. И вот однажды в мои покои вторглись архиепископ Сиснерос и маркиз де Вильена.

– Приходится действовать безотлагательно, пока положение не стало хуже, – объявил Сиснерос. К моему удивлению, он несколько ожил, и на его ввалившихся щеках даже появился легкий румянец. – Кастилия слишком долго остается без руководства. Прочтите это письмо, ваше высочество. – Он положил бумагу на заваленный стол передо мной. – Как вы сами увидите, все назначения уже сделаны, и упомянутые здесь господа с радостью готовы служить вашими советниками.

Я бесстрастно смотрела на них. Чего-то подобного я ожидала: после смерти Филиппа Сиснерос и Вильена рано или поздно вступили бы в новый союз с грандами. Адмирал считал Сиснероса сторонником отца, тайно работавшим против Филиппа, но я подозревала, что мое мнение об архиепископе было верным с самого начала: он точно так же жаждал власти, как и любой вельможа. Во время моей последней поездки, когда я повздорила с ним в Ла-Моте, он стал моим врагом и никак не мог теперь стать другом – пока не появится отец и не поставит его на место.

– Сеньоры, любые разговоры о совете преждевременны. Этим вопросом я займусь в более подобающее время, как и остальными, относящимися к моим обязанностям. – Я не удержалась от едва заметной улыбки. – Разве мы все еще не соблюдаем траур по моему покойному мужу?

– Тридцать дней уже прошли, – учтиво сообщил Вильена. – Вопрос касается самого будущего Кастилии. Вряд ли вы желаете, ваше высочество, чтобы ее народ остался в такое время без надлежащей власти?

– В королевстве нет надлежащей власти с тех пор, как умерла моя мать, – сухо ответила я. – Вряд ли несколько лишних недель что-то изменят.

Вильена пошевелил губами. Я видела, что он с трудом сдерживается, пытаясь разгадать мои причины для отсрочки. Когда он снова заговорил, его обманчиво вкрадчивый голос пробрал меня холодом до костей:

– Мы с монсеньором архиепископом и другими сеньорами считаем, что Бургос – неподходящее место для вашего высочества после того, как вы пережили здесь такую трагедию. Мы смиренно предлагаем вам воспользоваться нашей помощью и перенести свой двор в…