Александра Девиль - Оберег волхвов
— Откуда ты знаешь, что болен? Ты был у врача?
— Зачем простые врачи тому, кто знал великих? — грустно улыбнулся Рашид. — А еще я наизусть помню трактат древнего медика Хуа-то. Я сам обнаружил у себя признаки неизлечимой болезни. Но ты не бойся, она не заразна. Через несколько месяцев я могу умереть в муках, но надеюсь до этого не дожить. Я приму смерть в бою, как подобает воину.
— Ты говоришь страшные вещи…
— Для меня в смерти нет ничего страшного. Мои учителя объясняли мне, что одно земное существование — это всего лишь звено в вечной цепи жизни духа.
— Неужели кончину нельзя предотвратить? — Дмитрий быстро заходил по комнате, потом сел рядом с наставником, накрыл своими ладонями его холодные, сухие руки. — Неужели ты оставишь меня, учитель? Я так много потерял в этой жизни!.. В тебе я нашел духовную опору, и вот…
— Ты сам достаточно силен, тебе не нужна опора, — ласково сказал Рашид. — У тебя было много потерь, это верно. Но главного ты не потерял. Я вижу твою судьбу. В ней не все предопределено, а многое зависит от тебя самого. Помни то, чему я учил и еще успею научить. А счастье придет как награда сильному и совершенному. А если и не придет, то сильный и совершенный все равно сумеет сохранить гармонию своего духа.
«Я не совершенный и не могу жить только духовными радостями», — подумал Дмитрий, но не стал ничего говорить вслух, дабы не огорчать наставника.
В предместье у монастыря Св. Маманта месяц назад друзья познакомились с двумя купцами из Новгорода, которых Никифор также пригласил на помолвку. Купцы принесли с собой настоящие новгородские гусли, предназначенные для Шумилы-Калистрата. Дмитрий и раньше несколько раз замечал, как Шумило, вздыхая и задумываясь, расспрашивает земляков о родном Новгороде. Теперь же, в день помолвки Никифора, Клинец вдруг ясно ощутил, что скоро останется один, расставшись со своими друзьями. Грек нашел счастье на своей первой родине. Новгородец, скорей всего, уедет на север, в родной город на Волхове. Рашид покинет этот мир, чтобы, согласно его вере, вступить в новую цепь перерождений, — но в другой жизни он будет чужим человеком.
Грядущее одиночество не пугало бы Дмитрия, если бы он знал, что на далекой родине его любят и ждут. Но там ничего не было обещано. Надежда на взаимность казалась слишком зыбкой, а ожидание все еще отдаленной встречи тревожило, изматывало душу.
Напрасно Дмитрий уговаривал себя, что на Руси кроме Анны у него есть и другие цели: поиски брата, месть за убийство отца предателю Биндюку, обустройство своего дома, торговые дела. Разум отрезвлял, а сердце упорно подсказывало, что другие дела и цели ничего не стоят без любви…
Шумило-Калистрат взял гусли, тронул пальцами струны, звонко заиграл и запел раздольную песню своей родины. Греки не понимали слов, но слушали со вниманием, завороженные певучей мелодией.
Когда новгородец замолчал, Тарасий Флегонт предложил Дмитрию тоже что-нибудь сыграть и спеть. Вначале Клинец отказывался, так как держал гусли лишь несколько раз в своей жизни, да и певцом себя не считал. Но Рашид тронул его за плечо и сказал:
— Пой. Песня облегчит тебе душу.
И вдруг Дмитрий ощутил, что все его разрозненные мысли и чувства собираются воедино, сжимаются в слова и обретают мелодию. Он заиграл на гуслях не хуже, чем Шумило, и, прикрыв глаза, запел то, что само ложилось на душу:
Где ты, мечта золотая?Глаз твоих ясных лучи,Душу мою согревая,Путь озаряют в ночи.Видно, звездой путеводнойТы предназначена мне,Чтоб, оставаясь свободной,В дальней сиять вышине.Где тот якорь, где тот парус,Что обещан в жизни каждой?Где та сладостная гавань,Что мелькает лишь однажды?
Дмитрий на минуту замолчал, перебирая струны. Шумило, изумленный неожиданным мастерством друга, растерянно хлопал глазами. Никифор подошел к Дмитрию, положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— Прости, друг, что я не еду с тобой. Любовь — такая сила, с которой ничто не сравнится. Ты ведь и сам это знаешь…
Дмитрий кивнул и, глядя куда-то вдаль невидящим взором, снова запел:
Самая злая преградаМне бы казалась смешной,Если б я знал, что ты радаВстретиться будешь со мной.Битвы, пучины, порогиПреодолел я в пути,Но, видно, и сердцу дорогиНе угадать, не найти…Где тот якорь, где тот парус,Что обещан в жизни каждой?Где та сладостная гавань,Что мелькает лишь однажды?..
Глава двадцать третья
Венчание и бегство
Почти месяц миновал со дня смерти боярина Тимофея, и Анна каждый день подолгу молилась в церкви за упокой его души. В доме она старалась не бывать, чтобы не видеть мачехи и не обмениваться с ней упреками, обвиняя друг друга в случившемся горе.
И в этот день, как во все предыдущие, Анна медленно брела по киевским улицам, не желая возвращаться в отцовский дом, хоть ей и надо было решать там множество вопросов, связанных с наследством и домашним имуществом. Впрочем, девушка знала, что мачеха и так приберет к рукам все, что было можно, да еще и постарается выселить падчерицу из родного дома. Многие судейские и ростовщики были добрыми знакомыми Завиды, которых она сумела обворожить или подкупить. Бороться же с мачехой в открытую было невозможно, ибо Завида делала свои дела тайно, а вслух заявляла, что желает падчерице добра и старается как можно лучше устроить ее судьбу. Да Анне и не хотелось бороться; после смерти отца она чувствовала тяжкую душевную усталость. Девушка знала, что по-настоящему ее защитить от мачехи может только монастырь, либо достаточно умный и влиятельный муж. Но Анна все еще не решалась выбрать тот или иной путь, а тем временем мачеха поспешно и ловко лишала падчерицу отцовского имущества. Только наследство Елены было покуда неизвестно и неподвластно Завиде.
Анна посмотрела вдаль, на чистое холодное небо и сияющие маковки церквей. Зима выдалась затяжной, и сейчас, в последние дни марта, улицы Киева все еще были в снегу. Остановившись на перекрестке, девушка задумалась, куда повернуть: к отцовскому дому или, по привычной дороге, — в монастырь? Редкие прохожие поглядывали на нее, некоторые узнавали. Анна рассеянно смотрела по сторонам и никого не замечала.
И вдруг словно из-под земли возникла рядом с ней массивная фигура в широкой медвежьей шубе. Анна вздрогнула, отступив в сторону, и столкнулась взглядом с незнакомцем, в облике которого было что-то звериное. Глаза его из-под косматых бровей сверкнули хищным блеском, тупое лицо скривилось в плотоядной улыбке. Страшноватый детина чем-то напомнил Анне виденного когда-то из окна разбойника Быкодера.
