Виктория Холт - В Ночь Седьмой Луны

Меня это удивляло вначале, а потом выводило из себя. Я брала книжку моей матери «Боги и герои Севера» и читала о фантастических приключениях Тора и Одина, Зигфрида, Беовульфа и других героев. Мне чудилось, что я с ними, вдыхаю ни с чем несравнимый запах елей и сосен, слышу грохот горных ручьев и вдруг оказываюсь в одеяле тумана.

– Пора вынуть нос из книжки и взяться за что-нибудь полезное, – говорила тетя Каролина.

– Сидение над книжками приводит к ухудшению здоровья, – комментировала тетя Матильда. – От этого сужается грудная клетка.

Моим большим утешением в те дни были Гревилли. С ними можно было говорить о сосновых борах. Они чувствовали их. Несколько лет Гревилли проводили отпуск в Германии и часто возвращались в те места. Гревилли возили меня в Даменштифт и обратно, и были очень дружны с моими родителями. Их сын Энтони собирался стать священником. Он был чудесным сыном, утешением родителей, которые по праву гордились им. Они были очень добры ко мне и жалели меня. День подарков, этот второй день рождественских праздников, я прекрасно провела с ними и хорошо отдохнула от теток.

Гревилли пытались развеселить меня, у них, как когда-то в моем доме, стояли маленькие елочки для всех членов семьи.

Энтони тоже был дома, и когда он начинал говорить, родители поспешно умолкали, это меня удивляло и трогало. Мы играли в игры-угадалки, в игры с бумагой и карандашом, в которых Энтони не было равных.

Мы приятно провели время, и, провожая меня домой, Энтони сказал довольно застенчиво, что он надеется, что я буду посещать его родителей.

– А вы хотели бы этого?

Он утвердительно кивнул.

– Ну тогда они тоже захотят меня видеть, потому что всегда делают то, что вы хотите.

Он улыбнулся. У него был тонкий ум, с ним было очень приятно, но он не пробуждал во мне никаких чувств по сравнению с Зигфридом, а я не могла теперь не сравнивать с ним других мужчин. На месте Зигфрида, встретив в тумане девушку, Энтони немедленно доставил бы ее домой или к своей матери, и той не пришлось бы предупреждать девушку и играть роль ангела-хранителя. Для меня было большим удовольствием посещать Гревиллей и видеться с ними и их сыном, но желание снова очутиться в охотничьем домике, сидеть напротив моего порочного барона было таким сильным, что причиняло иногда мне чисто физическую боль.

Визиты к Гревиллям продолжались, затем приехали Клисы, и я узнала, что после уплаты долгов у меня осталось чистыми пятьсот фунтов.

Сбережения на черный день, – сказала тетя Каролина, – но если их вложить в доходное Дело, можно извлечь небольшую прибыль, которая позволит тебе вести безбедную жизнь.

Под их опекой мне предстояло стать хорошей домохозяйкой – искусство, в котором, по мнению тетушек, я была совершенно не искушена. Я потеряла покой.

Передо мной возникла перспектива – жить, как прожили мои тети: учиться вести домашнее хозяйство; кричать на Элен, требуя покорности; выстраивать ряды джемов, консервов и желе в хронологическом порядке, приклеивая этикетки с надписями: желе из черной смородины, малиновый джем, апельсиновый мармелад 1859, 1860 годов.

Со временем я должна была превратиться в образцовую хозяйку, в доме которой не увидишь и пылинки на перилах, с зеркальной чистоты столами; должна была делать свой собственный воск и скипидар для натирки мебели и полов; солить свинину, собирать черную смородину для желе и размышлять над качеством имбирного пива.

А где-то в мире Зигфрид продолжал бы свои приключения, и если бы мы встретились вновь после многих рядов банок в кладовке, он, должно быть, не узнал бы меня, но я всегда узнала бы его.

Я находила убежище в доме Гревиллей, где меня всегда ждали, и иногда появлялся Энтони, с кем можно было поговорить о прошлом. Энтони был так же помешан на прошлом, как я – на сосновых лесах. Мне нравилось узнавать от Энтони его мнение о значении замужества королевы, о принце-консорте, вытеснившем с политической сцены лорда Мельбурна, его вкладе в благосостояние страны, об огромной выставке в Гайд-парке, которую Энтони описывал так ярко, что я видела Хрустальный дворец и маленькую королеву и ее мужа. Он рассказывал о Крымской войне и великом Палмерстоне и о том, как наша страна превращалась в могущественную империю.

Если бы не Гревилли, я чувствовала бы себя очень несчастной в это время.

Но Энтони не всегда был дома, и я уставала от бесконечных рассказов родителей о его добродетелях. Неприкаянность, тоска обуревали меня, и иногда я чувствовала себя словно в заточении, ожидая что-то и для меня самой неясное.

Я сказала миссис Гревилль, что я погибаю от безделья.

– У молодых девушек всегда есть масса работы по дому, – сказала она. – Они учатся, как стать хорошими женами после замужества.

– Это так мало, – ответила я.

– Ох, не скажите. Быть хозяйкой – одна из важнейших обязанностей в мире... для женщины.

Я плохо подходила для этой роли. Мои джемы подгорали, а этикетки отклеивались. Тетя Каролина досадовала:

– Все это результат воспитания в заморских школах.

«Заморское» было ее любимым словечком для определения всех неодобряемых ею вещей.

Мой отец женился на заморской женщине. У меня были заморские понятия о смысле жизни.

– Что ты можешь делать? Пойти в гувернантки и учить детей? Мисс Грейс, дочь викария из нашей деревни, пошла в компаньонки после смерти отца.

– Она вскоре заболела после этого, – добавила мрачно тетя Матильда.

– А эта леди Огалви. Она перестала раздавать суп бедным потому, по ее словам, что они отдавали его свиньям, как только она отворачивалась.

– Я знала уже давно, что с ней что-то неладно, – вставляла тетя Матильда. – У нее была такая прозрачная кожа. Ты скоро заболеешь, моя девочка, – сказала я себе.

Я – задумывалась. Я не представляла себя в роли гувернантки или компаньонки сварливой старой леди, еще – похуже моих теток. По крайней мере несообразность их разговоров и непредсказуемость их взглядов несколько развлекали меня.

Я плыла по течению. Как будто чего-то ждала в этой беспросветной жизни. Пылкость моих чувств сменилась язвительностью. Я дразнила теток: отказывалась понимать, чему так отчаянно учила меня тетя Каролина легкомысленно отзывалась о телесных недомоганиях. Да, я чувствовала себя опустошенной; я томилась по чему-то неизвестному. Не случись того приключения в лесу, возможно, все было бы иначе. Зигфрид не лишил меня чести (как он выразился), но я лишилась покоя. Мне казалось, что я увидела на мгновение мир, о существовании которого не подозревала, если бы не Зигфрид, но это видение навсегда выбило меня из привычной колеи. Весной, после приезда Клисов, жизнь стала более сносной.