Барбара Картленд - Пламя любви

«Кафе де Пари» было полным-полно. Все как обычно: сверкание драгоценностей, сияние белоснежных пластронов, шум голосов и смех, мелодичный, но как будто не слишком радостный, и обычная в дорогих ресторанах музыка — тихая, воркующая, от которой все вокруг кажется нереальным, как во сне.

Посередине вечера в кафе вошел Нед Карсдейл, белокурый молодой баронет, с которым Мона познакомилась три недели назад. Увидев Мону, он поспешил к их столику.

— Как я счастлив снова вас встретить! — проговорил он, сжимая обе ее руки в своих. — Знаете ли, что я перерыл всю телефонную книгу, опросил всех своих знакомых, готов был уже частных детективов нанимать! Где же вы прячетесь?

— В деревне, — ответила Мона.

— Черт возьми, вот это мне не пришло в голову! Ну и дурень же я! Однако выглядите вы совсем не как деревенская девушка!

— За то, как я выгляжу, благодарите моих родителей.

— И их есть за что поблагодарить! — значительно отвечал он. — Послушайте, Мона, я должен снова вас увидеть! Поужинаете со мной завтра вечером?

— Сожалею, но не получится.

— Тогда послезавтра? Или через два дня? Или через три?

Мона покачала головой. Бедняга явно пал жертвой ее чар, но ей нечего было ему пообещать. Каждый час, каждая минута ее времени должна быть свободной — на случай, если освободится Лайонел.

— Позвоните мне, — предложила она и продиктовала ему номер квартиры, где остановилась.

— Непременно позвоню завтра утром, — пообещал Нед Карсдейл.

— Только не слишком рано, — предупредила Мона.

— И не слишком поздно — хочу застать вас дома. Второй раз я вас не упущу!

— Это мы еще посмотрим! — кокетливо отозвалась Мона. Молодой баронет ее позабавил и показался симпатичным.

— Вот дуралей! — проговорила Джуди Коэн, когда он ушел.

— Почему? — спросила Мона.

— Занят тем, что проматывает огромное состояние.

— Почему бы и нет, если это его собственные деньги?

— А что он будет делать, когда они кончатся?

Несколько часов спустя все отправились в ночной клуб. И снова Мона согласилась не сразу: она устала, хотела домой, но ей не хотелось разбивать компанию.

В ночном клубе они влились в толпу друзей Джуди Коэн — франтоватых, шумных, алчных искателей удовольствий в таких местах и в таких развлечениях, где, на взгляд Моны, никакого удовольствия быть не могло.

Но она устала и чувствовала такое равнодушие ко всему, что не находила в себе сил попрощаться и уехать домой в одиночку.

Наконец, уже ранним утром, вся компания переместилась в какую-то студию в Челси, там пили джин и пиво из оловянных кружек. Раз или два Мона порывалась уйти, но остальные так рьяно ее отговаривали, что она сдавалась.

Мона терпеть не могла спорить и настаивать на своем, так что остаться ей казалось легче, чем уйти. Но она очень устала и от души надеялась, что затянувшаяся вечеринка скоро закончится и все разойдутся по домам.

Трагедия произошла около трех часов ночи.

Юноша с запонками весь вечер очень много пил. Мона заметила, что большую часть вечера он вполголоса пререкался с Джуди Коэн. Этот молодой человек ей все больше и больше не нравился.

Теперь они начали ругаться в полный голос. Молодой человек о чем-то просил, умолял, требовал, он махал руками, и при каждом взмахе на рукавах его сверкали сапфировые запонки.

— В чем дело? — спросил кто-то у мужчины, сидевшего на диване рядом с Моной.

Тот пожал плечами.

— Обыкновенный финал скучной истории, — ответил он. — Джуди вечно подбирает на улице черт знает кого, кружит им головы, а потом отправляет обратно, откуда пришли. Иногда случается, что они, много о себе возомнив, не хотят уходить. Вот и все.

— А кто он такой? — спросила Мона.

— Понятия не имею, — был ответ. — Прошлый кавалер Джуди до знакомства с ней продавал автомобили. Жил en prince[5] примерно полгода, пока ей не надоел. Последний раз, когда я его видел, он сидел на пособии по безработице.

— Я и не знала, что она такая… — начала Мона — и остановилась.

Окончание фразы — «что она такая дурная женщина» — она решила не произносить вслух. Но проговорила про себя — и добавила: «Просто ужасная! Не буду больше с ней знаться!»

В этот миг раздался вопль — вопль ярости и ужаса. Молодой человек с сапфировыми запонками вдруг ударил Джуди Коэн по лицу, опрокинув ее на кресло, а сам с криком, больше похожим на визг загнанного в ловушку зверя, бросился к открытому окну.

Они видели, как он исчез в окне… слышали глухой удар тела о мостовую в четырех футах внизу.

Вокруг послышались крики и нечленораздельные восклицания. Мона молчала, окаменев от ужаса. Первая мысль ее была: «Что скажет Лайонел?»

Глава четвертая

Мона прислонилась к старой каменной стене, окаймлявшей берег озера.

Это было любимое ее место — здесь, где берег изгибался, скрывая озеро от окон дома, и ряд серебристых молодых ив обозначал границу между землями Аббатства и владениями Меррилов.

Сквозь мчащиеся по небу тучи проглядывало бледное зимнее солнце. Задумавшись, Мона невольно проговорила вслух:

Небесную синь весны,Когда облака грустны,Мы вспомним еще не раз,Слезы стирая с глаз.

— Почему же «слезы»? — спросил чей-то голос за спиной, и Мона обернулась.

— Майкл! — воскликнула она.

— Здравствуй, Мона. Добро пожаловать домой.

Он протянул ей руку, и она пожала ее, глядя на него с удивлением. Она успела забыть, как Майкл высок, черноволос — и как хорош собой.

— Ты подкрался сзади и страшно меня напугал, — пожаловалась она.

— А ты вторглась в мои владения, — улыбнулся он.

— Вот и нет! — возразила она. — Этот берег озера — спорная территория. Помнишь, как твой отец повесил здесь табличку: «Нарушители границ будут наказаны», а мой написал под ней: «Сначала поймай!»?

— Конечно, помню, — ответил Майкл серьезно, явно не желая поддерживать ее шутливый тон.

Мона поняла: он догадался, что она болтает первое, что придет на ум, лихорадочно стараясь скрыть слезы, блестевшие у нее на глазах, когда он подошел к ней. Она досадовала, что Майкл застал ее врасплох.

— Что ж, — проговорила она, почувствовав, что снова может говорить спокойно, — кажется, ни места здешние, ни люди не слишком изменились.

— Зато изменилась ты.

— Еще бы! Во-первых, стала старше. А во-вторых, если хоть слово скажешь о том, что похудела, я закричу. С тех пор как я приехала, мама и няня ни о чем другом не говорят.

— Я имел в виду не возраст и не фигуру, — медленно проговорил Майкл, — а лицо. Ты стала еще красивее.